Дьяволина Горького

В Союзе Социалистических Советов признано, что “преступника” создает классовое общество, что “преступность” – социальная болезнь, возникшая на гнилой почве частной собственности, и что она легко будет уничтожена, если уничтожить условия возникновения болезни – древнюю, прогнившую экономическую основу классового общества – частную собственность.

Совнарком РСФСР постановил уничтожить тюрьмы для уголовных в течение ближайших пяти лет и применять к “правонарушителям” только метод воспитания трудом в условиях возможно широкой свободы… “Соловецкий лагерь особого назначения” – не “Мертвый дом” Достоевского, потому что там учат жить, учат грамоте и труду. Это не “Мир отверженных” Якубовича-Мельшина, потому что здесь жизнью трудящихся руководят рабочие люди, а они, не так давно, тоже были “отверженными” в самодержавно-мещанском государстве. Рабочий не может относиться к “правонарушителям” так сурово и беспощадно, как он вынужден отнестись к своим классовым, инстинктивным врагам, которых – он знает – не перевоспитаешь. И враги очень усердно убеждают его в этом. “Правонарушителей”, если они – люди его класса – рабочие, крестьяне, – он перевоспитывает легко…

Мы, – по скромности нашей или по другой, гораздо менее лестной для нас причине? – мы не умеем писать о наших достижениях даже и тогда, когда видим их, пишем о них…

Вот, например, работа Болшевской трудкоммуны. И там и тут совершается процесс коренного изменения психики людей, анархизированных своим прошлым; социально опасные превращаются в социально полезных, профессиональные “правонарушители” – в квалифицированных рабочих и сознательных революционеров.

Мне кажется – вывод ясен: необходимы такие лагеря, как Соловки, и такие трудкоммуны, как Болшево. Именно этим путем государство быстро достигнет одной из своих целей: уничтожить тюрьмы.

Это его слова.

Я тоже изучала в институте диалектику и знаю ленинский тезис об отмирании государства посредством его всемерного укрепления.

Может быть, он думал, что кое-где написал правду. “Работают под наблюдением своих же товарищей”. Ну кто обратит на это внимание. А о том, что наблюдение это осуществляют звери-белогвардейцы, все же писать не стал.

Алексей клялся-божился, что обязательно вызволит Юлию Данзас, о которой в своем большом очерке он ничего не сказал, там упомянут был только один ее родственник – карикатурист Каран д’Аш. И вызволил-таки ее через четыре года, и паспорт добыл. Она в Москве заходила к нам перед своим отъездом в Париж. Но ее уже нет, насколько знает Мария Федоровна, она умерла девять лет назад в Италии.

Своим соловецким очерком он расплатился за открытие московского Института экспериментальной медицины. Не рабский труд – перековка.

Сталина он посетил в Сочи как раз из-за эликсира жизни. Отправился туда тайно, никто из семьи его не сопровождал. На обратном пути заехал в Тбилиси, посетил тюрьму, куда был этапирован из Нижнего Новгорода вскоре после женитьбы, заглянул в камеру-одиночку в Метехском замке. Влажность была высокая; на обратном пути он свалился, в машине горлом хлынула кровь, поэтому вместо Крыма его отвезли в Москву, где едва откачали.