Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Так или иначе, мы развязали Чарли. Этот простой акт доверия как-то сразу все уравновесил, теперь никто ни перед кем не имел преимущества. Раз Чарли освободили, он больше не наш пленник, значит, и Маргарет больше не его рабыня. В этих новых демократических условиях все испытали большое облегчение. Казалось, Маргарет, Чарли и его жена Иштон без ума друг от друга, они сидели перед вигвамом на равных. (Хорошо поставленный удар с разворота тоже, очевидно, помог уравнять права участников.) Маргарет, которая прежде всячески демонстрировала полное равнодушие к детям, буквально не отрывалась от младенца Иштон, гугукала с ним и ворковала. Чем дальше, тем больше удивлялись мы ее беглому апачскому языку: я, конечно, выучил несколько фраз, чтобы разговаривать с Чидех, когда мы были наедине, однако Маргарет болтала почти как сами апачи.

Назавтра мы выступили на поиски экспедиции. Не знаю, как остальные, но меня обуревал страх.

11 июля 1932 года

Чарли принял решение взять с собой всех членов его рода. Мы-то думали, он предпочтет оставить их в поселке, чтобы не показывать солдатам, но он, по-видимому, решил держать всех под рукой. В поселке остались только две старухи, слишком слабые, чтобы идти, одна из них – с лепая Сики. Апачи очень щепетильны относительно своей частной жизни, и Джозеф почти не говорил с нами о ней, он и простился с ней так, как полагалось по их этикету, то есть без всяких сантиментов. Так что двух старух просто-напросто оставили сидеть перед вигвамами. Обеспечив провизией и дровами для костра.

– Не понимаю, – сказал я, когда мы готовились к выходу. – Они намерены за ними вернуться?

– Сики и та, другая, слишком стары для похода, – объяснил Альберт. – Так всегда поступают со старыми, ранеными или больными – их оставляют ради блага всего рода. У каждого свой срок. Это вполне понятно.

– Прямо так? – спросил Толли. – Даже не попрощавшись?

– Прощание – это понятие белоглазых, – с казал Альберт. – Все, что следует сказать, было сказано.

Ни разу не оглянувшись, белый апач направил свою маленькую серую в яблоках лошадь, которая под этим гигантом больше напоминала детского пони, прочь из поселка – его рыжие волосы и борода развевались по ветру, задубевшая от солнца и ветра кожа цветом напоминала ржавчину. За ним потянулся его род, состоявший их женщин и детей-полукровок – кто-то верхом, кто-то на своих двоих, причем последним приходилось бежать, чтобы не отставать. Шествие напоминало толпу лилипутов с Гулливером во главе. За вождем на быстроногом ослике ехал старый Джозеф Вейлор – его длинные седые косицы трепал ветер, а глубоко изрезанное морщинами лицо напоминало о каньонах и арройо этой древней дикой земли.

Я уехал вперед, и поэтому смог сделать несколько снимков Чарли и его народа, когда они приблизились. Никто в Америке не поверит, что такие люди существуют, и когда Большой Уэйд задаст свой обычный вопрос: «Ты сделал снимок, сынок?», – я хотел с уверенностью ответить: «Да!» «Последние дикие апачи» – вот так я назову эту фотографию.

Я присоединился к остальным, и мы поскакали по тропе позади апачей: Маргарет, Альберт, Хесус, Толли и я. Время от времени ко мне подъезжала Чидех, потом она возвращалась к своим. Мы то ехали попарно, то, когда тропа сужалась, выстраивались гуськом – с пускаясь по продуваемым ветром скалистым склонам, пересекая каньоны и арройо, въезжая под сень величественного соснового леса, перебираясь через заросшие пышной зеленью ручьи. Летние дожди принесли в эти края недолгое буйство красок. Сейчас даже обычно серые склоны Сьерра-Мадре покрылись нежной зеленью. Казалось, трава растет прямо из камней.

Не сказав никому ни слова, Чарли повел нас другой дорогой, совсем не той, по которой раньше мы попадали в поселок или уходили из него. На ночлег мы остановились в очень живописном месте – на довольно широком плато, откуда низвергался водопад. Мы прибыли туда, как раз когда солнце садилось, окрашивая окрестности в пурпурный цвет. Ручей пробил в скале глубокую ложбину, из которой падал вниз вдоль почти отвесной стены каньона высотой, пожалуй, с добрую сотню футов. Это так красиво, что мы сгрудились на краю, залюбовавшись, как вода беззвучно летит, а внизу вновь собирается в поток и потом с отчетливо слышимым грохотом несется по узкому ущелью. Вечером я не могу найти спуск в каньон, чтобы сделать фотографии, но я собираюсь встать утром пораньше и обязательно отыщу его.

Мы разбили лагерь чуть в стороне, на опушке соснового леса, и приготовили ужин. Апачи устроились отдельно, и после ужина Толли, Маргарет, Альберт и я отправились поговорить с Чарли и попытаться выяснить, почему он выбрал эту дорогу и куда мы направимся утром.

– Утром Чарли послал вперед двух мальчиков на разведку, – сообщил Джозеф, когда мы подошли к их костру. – О ни донесли, что охотник повел солдат другим путем, поэтому Чарли и выбрал эту дорогу, чтобы перехватить их.

– Мальчики видели Индио Хуана? – спросил Альберт.