Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Я была свидетелем дурного настроения Малабар столько раз, что и не сосчитать – знала, как в эти моменты прищуриваются ее глаза и приподнимается подбородок, – но ни разу на моей памяти мне не приходилось становиться единственным объектом ее ярости. Она стояла достаточно близко ко мне, чтобы ощущать ее дыхание кожей лица. Мне вспомнилась легендарная драка, которая случилась между ней и ее собственной матерью около двадцати пяти лет назад. Малабар не раз признавалась мне, что ей хотелось убить Вивиан в этот момент, рассказывала, как схватила мать руками за горло и сжала. Я до сих пор не понимаю, как моя бабушка, будучи на десять килограммов легче и на семь сантиметров ниже дочери, нашла в себе силы отбросить ее так, что та полетела спиной прямо в каменный камин. То лето Малабар провела в гипсе на всю ногу, хотя говорила всем, включая моего отца, меня и Питера, что вывихнула колено, вставая с кровати.

И вот мне удалось разбудить в Малабар глубинную ярость. Ее оскорбленный вид, казалось, был предвестником физического насилия. Я была готова к тому, что она меня ударит.

Вместо этого моя мать сказала:

– А тебе когда-нибудь приходило в голову, Ренни, что я не желаю видеть тебя рядом с собой?

Учитывая все комплименты и добрые слова, которые мать говорила мне за свою жизнь – а их было немало, – кажется несправедливым то, что мой мозг сформировал столь глубокое ущелье вокруг этого конкретного предложения. Почему оскорбление остается с нами навеки, в то время как любовь и похвала утекают сквозь пальцы, точно вода сквозь сито? И по сей день этот оскорбительный момент вспоминается мне легче, чем почти любой другой.

Нет, мне не приходило в голову, что она не желает видеть меня рядом с собой.

Ни разу.

Я думала, что моя мать любит меня так же, как я люблю ее: с единственной в своем роде и слепой преданностью. Она была для меня всем; она была важнее, чем любой партнер, включая и того мужчину, за которого я вышла замуж.

Но я проглядела тот простой факт, что теперь, когда у Малабар наконец-то был Бен, этот дорогой ценой доставшийся приз, я ей больше была не нужна. Моя вспомогательная роль в ее романе была отыграна, и мать хотела, чтобы я убралась с этой чертовой сцены. Я слишком много знала о прошлом, слишком много знала о том, как она приобрела все, что у нее теперь было. Малабар довела пьесу до дивного финального акта, и сейчас настала пора для развязки, а не для нового сюжетного поворота про несчастную судьбу дочери. Если важнейший драматический вопрос «а оно того стоило?», то Малабар ответила «да». Если все, что я успела прочесть, спрессовать в одну истину, то эта истина была такой: счастливые концовки – они не для всех. Кто-то всегда оказывается за кадром финальной торжественной сцены. На сей раз этим кем-то была я.

* * *

После того ужасного вечера мы с матерью редко разговаривали и еще реже виделись. Приключения Малабар и Бена продолжались, и месяцы складывались во времена года, а те – в годы. В редких случаях, когда приезжала на Рождество или день рождения, я оставалась только на ужин, а не на неделю и редко задерживалась даже на весь вечер. Формально у меня по-прежнему была мать, но я во всех отношениях чувствовала себя сиротой без матери. Все следующие десять лет мой отец в августе уезжал на неделю-две в свой дом в Труро, так что я получала в свое распоряжение его дом на Кейп-Коде, в том месте, которое по-прежнему любила больше любого другого, несмотря на сложные воспоминания, связанные с ним.

Хотя это отделение было болезненным, его надо было провести давным-давно. Доктор Б. была права – в идеальном мире мне следовало бы сбежать из дома еще в отрочестве, лет на пятнадцать раньше, а моя мать должна была поддержать меня в этом решении и самостоятельно выпутываться из огорчений, которые причиняла ей моя новообретенная независимость. А вместо этого в том самом возрасте, когда мне следовало освободиться, Малабар привязала меня к себе своей тайной. И хотя инициатором нашей нездоровой динамики была она, я сама сделала все, чтобы ее упрочить.

Наконец-то у меня появилась возможность изменить свою жизнь. Я оставила дом, прежнюю карьеру, мужчину, которого нежно любила. Если бы не пересмотрела радикально свой путь в этом мире, то вся поднятая мною буря пропала бы зря. Мне нужно было разобраться в том, что происходило вокруг меня – равно как и внутри меня. Я пообещала себе, что буду бдительной; буду обращать внимание на свои сновидения и на то, в какие дебри забредает мой разум днем. Я постепенно вернулась к своей привычке ежедневно вести дневник, не столько ради хроники событий, сколько для того, чтобы собрать и упорядочить свои мысли. Мои ежедневные записи превратились из признаний в откровения. Я хотела понять, что случилось со мной и почему сделала то, что сделала. А главное, я не хотела идти по жизни, не сознавая, как мои поступки воздействуют на других. Я не хотела становиться Малабар.