Дикая карта

– Я-то его Ярославом знавал! – покачал головой Симеон. – Ярослав, во иночестве Ферапонт. Не жалеют себя братья, Господа ради сражаются.

– Глотни! – приказал Нифонт Митрию, протягивая кружку. – Мор идёт. Вино от него избавляет. Ноне Святки, так можно. Троих сей день схоронили, поминаем. От ран скончались.

Митрий глотнул.

– Что за весть принёс?

– Ошушков да Лешуков с мужиком переяславским шушукаются. О чём – не ведаю.

Нифонт тяжело качал головой. Глубокая морщина вертикально резала лоб.

– Ты приглядывай, приглядывай… – напутствовал Митрия книжник.

От его голоса на душе у вестового стало муторно, словно от неведомой опасности.

В ночь мороз пошёл на убыль, посыпался снег, и в Москву отправили гонца к келарю Авраамию – сообщить о бедственном положении осаждённых. Надежда на избавление, пусть и слабая, вновь затеплилась в сердцах.

18 января 1609 года

На Крещение, на 16 января, мороз попустил, стало полегче. Пять дней валил снег. До окон выросли сугробы.

Как снег прекратился, Голохвастый предложил метнуться за дровами не в Мишутин овраг, а прямо в гнездо к лисовчикам, в Терентьеву рощу. У них наготовлено – со стен видели, а самого пана Лисовского нет, наёмники разбрелись по деревням, греются. Дерзко, но… Если не взять дров, скоро даже хлеб не на чем будет испечь, не то что обогреться.

Сейчас самое время – взятое сено подкрепило лошадей, пока они в силах, можно попытаться.

Роща хотел было запретить – но Иоасаф неожиданно поддержал Голохвастого: да, можно потерять людей, но без дров, без еды погибнет больше.

Вылазка увенчалась успехом, в завязавшемся бою Митрофан Сытников взял языка. Свои все вернулись целы, на чём Господа благодарили.

Язык рассказывал про Тушинский стан, про царька, но ничего не знал о московских новостях.

19–20 января 1609 года

Целый день со стен наблюдали оживление на заставах и за Клементьевским полем. Все были настороже, но вблизи монастыря ничего не произошло. И на другой день – непривычно большое движение. Как назло, ни один задира-лях не приближался к стенам монастыря, ни один жолнёр не подъезжал почесать язык. Не у кого было разузнать. Иоасаф благословил вылазку – чтобы непременно взять знающего ляха.

23 января 1609 года

С вечера на Волкуше горел большой огонь – видать, раскатали чьи-то сени, жгли, не жалея. Стало быть, там, на заставе, и ночевать будут.

Готовилась вылазка. Но пешими, без коней, – ослабели кони, не внесут в гору. Люди крепче.

Митрий и Иринарх просились у Рощи на вылазку – Григорий Борисович не велел.

Людей повёл сам воевода Голохвастый. Да не на рассвете, как уже привыкли, а ночью. Выждали, чтобы костёр погас, потерпели ещё немного, дабы сытые вороги заснули, – и вышли из ворот тихо, не звякнув ничем. Стрельцам и казакам, кто покрепче, велено было хватать с разбором – не челядь и жолнёров, а панов.

– Как впотьмах разберёшь? – бурчали стрельцы. Но до зарезу надо было вызнать, что там, во вражеском стане, творится. Ибо слуги монастырские да мужики говорили уже разное: и что Шуйский царь помер, и что новый, третий Димитрий появился, и что пора ворота отворять, сдаваться – хватит голодать, вот живут же спокойно в Переяславле.

Под гору – к мельнице – и наверх, на гору. Добрались тихо, окружили.

В темноте схватились. Челядь разбежалась. На крыльцо избы, полуодетые, выскочили трое с саблями. Кинулись на стрельцов, выпалили из пистолей – Бог миловал, ни в кого не попали. Их подняли на пики – живыми сдаваться они не желали. Четвёртого взял Пётр Ошушков – грешно сказать, в отхожем месте. Лях пшекал, лаял своё «пся крев», и это обрадовало монастырских: не наш изменник. Пана повязали, погнали к воротам монастыря.

Ворота заперли прямо перед носом у преследовавших поляков, которые успели из Клементьевского табора доскакать до города.

Ляха поволокли на допрос.

Он показал, что сам является гусаром Сумской роты, что накануне они вернулись из-под Нижнего Новгорода. Там-де сражение произошло: бунтовщики нижегородские, что пожелали отложиться от Димитрия, напали на подмогу, посланную под Нижний от пана Сапеги, и кого перебили, кого в плен увели. Немногие вернулись. Под пытками назвал, где и сколько поляков стоит и сколько при них челяди.

Боли огненной не выдержал шляхтич. Плакал. Зачем он покинул свою матку? Зачем пошёл в эти окаянные снега?

О давешней суете сказал, что толком не ведает. Что, дескать, говорили, будто Шуйские на Москве собрали тысячи детей боярских и стрельцов, чтобы освободить монастырь, напасть на Сапегин стан. Что Сапега поднял всех по тревоге, отрядил казаков для разведывания – но казаки никого не встретили.

Поутру стрельцы доложили раненому Зубову, что из его отряда исчезли переяславцы Петрушка Ошушков, тот, что взял ляха, и Степанко Лешуков. Зубов приказал срочно донести Роще. Мужика переяславского, что взяли на возу с сеном, бросили в темницу.