Дикая карта

Сапега не слезал с седла, сузившимися от ярости глазами глядя на семерых, что корчились, посаженные на кол, истекая калом и кровью.

Челядь! Вечно она норовит подгадить хозяевам. Вот были же посланы за припасами, да с серебром, – нет, подняли бунт, выбрали себе ротмистров и полковников. По всей земле шатались, разбоем занимались, господ своих кляли на чём свет стоит. Пришлось высылать против них роту во главе с паном Мархоцким. Старшин бунта похватали – да на кол.

Чернь, сбившись в кучу, стояла, опустив глаза, не смея смотреть на страдания своих выборных. Сапега зорко следил – не поднялись бы против власти! Вокруг него стояли верные шляхтичи, держа заряженные ружья.

Челядь не шевелилась.

– На колени! – крикнул гетман. – Кайтесь пред своими господами, прощения просите! Лайдаки…

Пали на колени, в унавоженный снег. В наступившей тишине кто-то лающе зарыдал. Взвыла за спинами челяди баба.

– Добже! – кивнул палачу: – Этих… помиловать!

Палач, осклабившись и закатав рукава, подступил к первому сидевшему на колу страдальцу и точным движением полоснул по шее. Кровь хлынула ручьём, голова упала, и бедняга испустил дух.

Троице-Сергиева обитель

Хлынула весна, потекла по русской земле талыми водами, смывая нечистое, застоялое. Размяк снег, размываемый частыми дождями, побежал в овраги и долины. Располонились реки, выбились из берегов, быстро пронесли на хребтинах своих ледовую стаю – и вольно растеклись по долинам, беспечно потопив кусты и властно захватив поймы.

Раскисли поля, потонули в грязи дороги – и до времени прервалось всякое сношение между городами и сёлами.

Одно добро: теплее стало, не так много дров уходило на обогрев. Ревела от голода уцелевшая в монастыре скотина, и чтоб зря не околела, забивали её: неведомо было коровам, что немного – и дотянем до первой травки, что продержимся бы ещё чуть-чуть – и отогреет солнце землю, вернётся надежда.

На службах, которые вели редкие остававшиеся на ногах монахи, Митрий стоял, прислонившись к стене, – сил не было. Забираясь после вечерни под тулуп, дрожа от озноба, подолгу не мог согреться. Вслушивался, как орал благим матом во дворе одинокий кот, которого до сих пор не поймали и не съели.

Симеон почти ничего не записывал – нечего было писать. Исхудавший, ожесточившийся, растапливал он у себя печурку, готовил еловый отвар, ходил по кельям с ведёрком и кружкой, поил ослабевших братьев, крестьян и баб с ребятишками – кто жив оставался. Ему верили, пили. Бабы не выли, не плакали – сил не осталось.

Апрель 1609 года

Кострома

В Устюге люди Давыда Жеребцова не задержались – взяв ещё триста человек, на санях лошадьми по льду Сухоны добрались до Тотьмы, едва перескочили на правый берег – вскрылась Сухона, затрещала льдинами, понесла добычу к Белому морю.

На санях взобрались на ветреные Чаловы горы. Оттуда – вниз, в сторону Соли Галицкой, легче пошло, но снег вокруг начал таять. Однако укатанный за зиму санный путь ещё держался. Спешили по нему пройти как можно дальше. Миновали Соль Галицкую, где жители рассказали: послали они биться с поляками большой отряд, и вернулась из него едва половина. Поскакали в Чухлому и сожжённый, разорённый Галич, который месяц назад «приголубил» пан Лисовский. Из Галича Лисовский – не поленился! – забрал все бывшие там в наличии пушки и порох, соль, отправленную в Москву из северных городов, да меха, зимой добытые, увёз.

Жеребцов двигался, узнавая всё больше о бесчинствах чужаков, обрастая разгневанным народом, – и 1 мая, как снег на голову, свалился на Кострому.

Май 1609 года

От галичан Жеребцов знал, что в Костроме засел пан Лисовский, все церкви ограбил, из купцов всю деньгу повытряс. А кто ему противился – всех страшной смерти предал.

На подходе к Костроме к Давыдову войску пристали галичане, унженцы, кологривцы, парфеньевцы, судайцы да сами костромичи, что до того успели бежать. Часть народу посадили на лодьи да челны и, как встарь, – судовой ратью – по реке Костроме отправили.

Поляки, хозяйничавшие в городе, не ожидали появления сильного отряда. Сопротивлялись, затворившись в крепости, отбивались из Богоявленского монастыря, но не удержались и ударились в бегство. Многих на месте порубили, но иные во главе с воеводой Вельяминовым, что поставлен был Тушинским вором, добрались до челнов и, спеша, через реку Кострому переправились – заперлись в Ипатьевском монастыре. Даже город не успели подпалить – слава Богу за это! И всё награбленное бросили.

Костромичи встречали войско Жеребцова как чудо. На радостях купцы поднесли чарку серебряную, золотом наполненную. Золото то Давыд Васильевич сразу в дело пустил – верных людей за порохом послал. Без него никак. А монахи Богоявленского монастыря отслужили благодарственный молебен в честь избавления.

Но рано торжествовать! Посадские, кто видел, сказывали – сам Лисовский бежал из окна терема без порток, да к Волге кинулся, успел переметнуться на другой берег. Там, в Шуе, Плёсе и Суздале, стояли его роты. Жди оттуда подвоха.