Дионис преследуемый

Бердяев был абсолютно прав, когда утверждал, что «русский культурный ренессанс провалился в раскрывшуюся бездну». Вторжение античного наследия в русскую культуру каждый раз было обусловлено с одной стороны — духовным пробуждением русских мыслителей, синхронно становившихся проводниками и носителями фундаментальных идей, а с другой — предчувствием этого пробуждения у самого русского народа, в соборном, священном действе которого и заключалась тайна литургии, или Мистерии, о которой грезил Скрябин. Г. С. Кнабе выделяет три периода, во время которых восприятие русской культурой Античного наследия было наиболее интенсивным. Во-первых, это «Век Сергия и Андрея» (XIV-XV), век русского исихазма; во-вторых, это Петербургско-императорский период (1650-1850 гг.); и, наконец, в-третьих, это Серебряный век. Можно допустить множество гипотез относительно следствий усвоения Античного наследия путем отличным от пройденного нами: если мы на мгновение заключим в скобки тот факт, что античное наследие было воспринято нами сначала сквозь призму византийской, а затем и западноевропейской интерпретации (что касается Греции), а наследие Древнего Рима — неразрывно от римского католицизма, мы можем высказать догадку, что иной путь мог пролегать сквозь восприятие античного наследия посредством постижения Дионисийского Логоса, дионисийской мистериальной Греции, а также через восприятие имперского [языческого] Рима, что необходимо означало бы союз Диониса и Аполлона, в контексте русской культуры.

Для многих мыслителей Серебряного века Ницше был хранителем аристократических ценностей духа. По словам С. Франка, ницшеанская философия является «нравственным кодексом жизни героя, впервые написанным евангелием для людей творчества и борьбы». Вяч. Иванов видел в ницшеанском учении о сверхчеловеке путь к преодолению индивидуального начала и выход к соборной личности, которую он неизменно считал «дионисийской». Осознание великой роли Фридриха Ницше в судьбе не только западноевропейской цивилизации, но и в судьбе русской философии, привело С. Дягилева к решению сделать идейным фундаментом журнала «Мир искусства» учение немецкого философа. Прежде всего, это означало создание новой эстетической парадигмы, основу которой составляли Дионисийское и Аполло-ническое начала. Находясь под сильным влиянием Ницше, Дягилев открыто восставал против распространенного убеждения в том, что русский человек способен только к пассивности и смирению. Дягилев призывал современников к проявлению активного, деятельного начала, к волевым поступкам, к духовной самобытности, к героическому самопреодолению — словом, ко всему, что было чуждо «лишнему» и «маленькому» человеку. Все, кто знали Дягилева, не могли избежать сравнения с ницшеанским сверхчеловеком.

Идеи Ницше вдохнули жизнь и в другой московский журнал, известный как «Весы», интеллектуальным центром которого был Валерий Брюсов. «В эпоху русского ницшеанства многие символисты изображали из себя «сверхчеловеков». Брюсову не надо было ничего изображать: он был рожден сверхчеловеком”, — так пишет о нем К. В. Мочульский.

О, сердце! В этих тенях века,

Где истин нет, иному верь!

В себе люби сверхчеловека.

Явись, как бог и полузверь²⁹⁹.

Не стоит и сомневаться, что весь Серебряный век проходил под знаком дионисийства, однако то, против чего восставал Дягилев, оказалось непреодолимым. Дионисийское Начало выражается прежде всего в преизбытке жизненной силы, в желании если и погибнуть, то не от боли и лишений, а от невыносимой переполненности силой, что делает человека легким и танцующим. Танцующим над бездной. Танцующим, бесстрашно заглядывая в лоно титанической Ночи. Дионисийское присутствует там, где есть божественная отрешенность от обусловленного существования и неостановимый порыв к абсолютному бытию.

Николай Бердяев, который утверждал, что Россия призвана быть освободительницей народов, совершенно справедливо подчеркивал, что самым опасным недостатком русского народа является недостаток героизма, мужественности. Философ упрекает русских в женской пассивности, и отчасти видит ее причину в том, что у нас не было института рыцарства. Бердяев мечтал увидеть мужественный лик России, но его, казалось бы, вдохновляющие призывы (см. «Судьба России») так и не были услышаны:

299

См. Брюсов В. Urbi et orbi: Стихи 1900-1903 г. М., 1903.

«Русский народ в отношении к своей русской земле должен быть мужествен и светоносен».

«Мировая роль России предполагает пробуждение в ней творческой активности человека, выход из состояния пассивности и растворенности».

«Но русская стихия требует оформляющего и светоносящего логоса. Недостаток мужественного характера и того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством, — самый опасный недостаток русского народа и русской интеллигенции. Сама любовь русского человека к родной земле принимала форму, препятствующую развитию мужественного личного духа. Во имя этой любви, во имя припадания к лону матери отвергалось в России рыцарское начало».

«Вечной может быть лишь Россия духа».