– В том числе! – энергично согласился Ульянов, – Я уже вижу, как у некоторых товарищей, притом весьма, казалось бы, достойных, зарождается привычка тратить деньги из наших африканских поступлений без должной оглядки. Было бы интересно познакомиться с твоими взглядами на этот счёт, прежде чем выносить вопрос на обсуждение ЦК.
Он протянул Кржижановскому документы со своими пометками и закладками, экономя время товарищу. Читая, Глеб Максимилианович не забывал о кофе и рогаликах, но вкуса совершенно не чувствовал. Надежда Константиновна, расшалившись как девочка, подсунула ему салфетку в руку…
– Тьфу! Надя… – с укором посмотрел на неё Кржижановский, держа обслюнявленную ткань, но сам же, не выдержав, засмеялся, переглядываясь с Ульяновым и смеющейся Надеждой.
– Проблема серьёзная, – выдал своё заключение Глеб Максимилианович несколько минут спустя, отложив документы на край стола, – и к сожалению, не только этическая. Большие деньги, как бы странно это не звучало, могут развратить партию.
– Уже… – он потёр переносицу, прикрыв глаза, – звучат голоса, что мы имеем право на некую компенсацию за годы, утерянные на подпольной работе, в тюрьмах, ссылках и на каторгах. Пока негромко.
– Безобразие и дикость! – не выдержал Ульянов, сжимая кулак, на что Кржижановский только пожал плечами, – Компенсацию?! Это подло!
– Подло, – глуховато согласился друг, – но такова человеческая природа.
– Если мы не будем бояться говорить даже горькую и тяжелую правду напрямик, мы научимся, непременно и безусловно научимся побеждать все и всякие трудности[53]
, - сощурив глаза, сказал Ульянов, – О человеке судят не по тому, что он о себе говорит или думает, а по тому, что он делает. Я…Он непримиримо сощурился.
– … могу поддержать оступившегося, но если человек пришёл в Революцию не бороться за освобождение народа, а улучшать своё материальное положение, то он нам не товарищ, а в лучшем случае попутчик! Если человек видит конечной целью не Революцию, а себя в Революции, то он нам не товарищ!
– Партмаксимум! – выпалила молчавшая доселе Надежда Константиновна, и поспешила объяснить свою мысль.
– Если человек занимается партийной работой и живёт на деньги партии, он не должен барствовать! Доход на уровне учителя, мелкого чиновника или заводского рабочего[54]
вполне достаточен. Если нужны деньги на покупку литературы или иные партийные нужды, их нужно выделять особо и под отчёт.– Умница, – восхищённо сказал Ульянов, и супруга, не избалованная лаской, зарделась смущённо.
– Нет, Глеб, ты слышал?! – повернулся он к другу, – В самом деле, решение простое и архилогичное, так что возражать по существу будет сложно! А деньги можно будет пустить на помощь политическим заключённым в Российской Империи, и их семьям!
– Полагаю, – усмехнулся Ульянов зло, – против таких трат наши новые бояре возражать не посмеют.
– Согласен, – кивнул Кржижановский, никогда почти не расходящийся во взглядах с другом, – Единственное, нужно предусмотреть средства для создания партийных школ.
– Архинужно, – закивал Владимир Ильич, – давай вчерне проработаем твои предложения по партийным школам, и конечно же – Наденькину идею по партмаксимуму. Очень своевременно, Надюша… умница!
– Да пожалуй, – Глеб Максимилианович почесал переносье, – и не вчерне надо. Есть у меня серьёзная опаска, что ряд… хм, попутчиков воспримет в штыки идею партмаксимума.
– А вот здесь ты прав! – энергично согласился Владимир Ильич, – Итак…
– Я отойду, – встала Крупская, подхватывая висящий на спинке стула ридикюль.
– Да-да… – рассеянно отозвался супруг, погружаясь в планирование.
Несколько минут спустя, приведя себя в порядок и попудрив носик, Надежда Константиновна вышла из уборной кафе, обдумывая тезисы партмаксимума, но…
… получалось, если честно, не очень. Неизбалованная ласковыми словами супруга, она сильно смутилась похвале, а пуще того – выразительному взгляду Володи. Взгляду, в котором смешалась воедино гордость товарища по партии и мужское, собственническое начало при взгляде на желанную женщину. Свою женщину.
Женская её натура радовалась этому взгляду, в то время как бесполая, партийная половинка естества, ела душу поедом. А не потому ли Володя похвалил её, что с некоторых пор она стала следить за собой?! Ничего особенного, но… это всё-таки Париж, где умение одеваться элегантно и недорого буквально витает в воздухе.
Мучаемая этой двойственностью, женщина замедлила шаг. Покусывая губы и вздыхая, она рассеянно поглядывала по сторонам и…
… едва не споткнулась при виде знакомого лица.
– «Рачковский»[55]
, - пронеслось в её голове, и женщина, сделала шаг назад. Личность одиозная, известная любому революционеру или оппозиционному политику. Постоянного персонала у него немного, но официальная должность позволяет нанимать для слежки за революционерами отставных филеров французской полиции, а полная беспринципность – пользоваться услугами уголовников.