Диссидент

– Нет вопросов, – согласился со мной Кай и помахал рукой с зажатой в ней бутылкой из стороны в сторону, а затем снова сделал глоток алкоголя, поставил на столик бутылку и встал.

Слегка пошатываясь, он обогнул столик, отделил порцию порошка и пластиковой трубочкой через ноздрю шумно вдохнул наркотик. Постояв некоторое время, Кай чихнул, одними губами ругнулся, нажал на дистанционном пульте кнопку и сказал:

– Давай их сюда.

– Ты ещё кого-то ждёшь? – спросил я, понимая, что наша уединённая расслабленность будет кем-то нарушена.

– Ага, две благородные девицы из корпуса сексуальной свободы, – ответил Кай, повернулся ко мне и, прищурившись, задал, скорее, риторический, а не уточняющий вопрос: – Или ты против этих высокомерных кошек? – Он подошёл к окну, поднял с подоконника большое банное полотенце, высморкался в него и продолжил: – Я и сам не очень-то их люблю. Никакой фантазии, вечные ненатуральные крики и вздохи плохих актрис. Зато сколько апломба!.. Они, видите ли «несут высокую миссию секса» в общество! – Кай гаденько захихикал. – А на поверку – обычная похоть, прикрытая высокими словами, за которыми нет ничего… Мы вообще живём в обществе, где слова – это ничто! – резюмировал он и вернулся в своё кресло.

На веранду вошли две девицы в кожаных «облегчённых» костюмах: две ниточки ремешков должны были изображать из себя бюстгальтеры, а кожаные трусики скорее напоминали снятый с сачков для ловли бабочек материал в мелкую ячейку. У той, что вошла первой, на голове размещалась маленькая шляпка с ниспадающей на глаза чёрной вуалью, формируя у окружающих образ «таинственной незнакомки». «Незнакомка» в правой руке держала кожаный хлыст, а в левой какую-то брошюру. У второй на глазах была маска «скрывающая» лицо. Руки также заняты небольшим бюваром и книжицей.

– Ну, надо же! Незнакомки! – произнёс Кай и заржал. – Вы не будете против, если моё величество будет называть вас баронесса Флопт и графиня Лине? – издевательским тоном задал он вопрос.

– Мы незнакомки, – определив себя, возразила баронесса Флопт, и обе решительно направились к нам.

Беатриса Флопт подошла к Каю, а Гортензия Лине ко мне. Обе, словно представители какого-то благотворительного фонда, всучили нам брошюрки. На титульном листе я прочитал то ли название, то ли девиз: «Секс спасение общества».

– Пожалуй, сегодня я лучше останусь в заточении. Так что, Гортензия, вынужден отказаться от вашего «спасения», – глядя на брошюрку с долей внутренней брезгливости проговорил я и вернул графине Лине книжицу…

Я не знал, почему отказался. И именно сегодня. Что-то угнетало меня, не позволяя пуститься в «сексуальное путешествие», которым раньше занимался много и с удовольствием. Что со мной?.. Не знаю… Возможно, эти две «дамы» казались пустыми и ненастоящими. В них «жила» оболочка, напоминающая собой ненадёжную «тряпочку» воздушного шарика, внутри которого не было ничего. А то, что есть ничто, и не даёт ничего… А возможно, на меня повлиял сегодняшний день, и во мне что-то изменилось. Но что изменилось?.. Не знаю…

Гортензия приняла обратно книжицу, презрительно усмехнулась и издевательским тоном спросила:

– Лесли, мальчик, неужели ты ещё девственник?

– Заткнись! – громко и грубо ответил ей Кай. – Во время секса должны говорить другие губы. А то, чем пытаешься изъясняться ты – вспомогательный орган! Так что обе идите сюда, и исполните менуэт на моём духовом инструменте! – Кай заржал. – А потом можете проваливать в низ, к гвардейцам…

Я поднялся с диванчика и подошёл к окну веранды…

Парк одновременно казался задумчивым и растерянным… Так бывает, когда наступает осень. Эта пора года самая мудрая и безжалостная. Она оживляет реальные и мнимые призраки жизни через жёлтые и красные листья, через мелкий холодный дождь, через мстительные порывы жестокосердного ветра. И осень-художник как бы говорит, что, сколько бы не было тебе лет, помни – тебя ждёт упадок и забвение, твои «листья» облетят, «ствол» останется голым и одиноким перед бесстрастным лицом вечности…

Я вздохнул, не понимая, откуда взялся этот «каток», прокатившийся только что по мне, плюща и давя молодость, наивность, ощущение «странного» бессмертия, живущего в человеке… Возможно это генетически заложено в каждом из нас в качестве «допинга», предлагая прогресс в жизни, а не упадок. Но прогресс не всегда совместим с жизнью, а упадок со смертью… Вот хотя бы патер Патрик и его прихожане…

Их и было-то человек пять-шесть: из-за стволов деревьев, частично закрывавших вход в церковь, точнее сказать было невозможно. А зачем?.. Статистикой глубину Веры не определяют. Да, конечно можно подсчитать, сколько человек пришло на мессу, но количество не говорит о Вере. Оно говорит лишь о количестве. И сколько из них пришло за индульгенцией от греха, чтобы грешить дальше, и сколько тех, кто пришёл из-за осознания падения – неизвестно…