Дхарма в аду

Тень депрессии нависала надо мной с самого начала заключения. Она следовала за мной везде, выглядывала из-за плеча, таилась в уголках моего подсознания. Чёрная дыра отчаяния и мрака. Когда я ждал суда и приговора в окружной тюрьме, то временами единственным моим желанием было просто лечь и умереть. У меня подкосились колени, когда я услышал приговор – тридцать лет без права досрочного освобождения. Мой адвокат еле успел меня подхватить. Это был просто какой-то сюрреализм. Я видел как участники стороны обвинения празднуют победу – суд признал меня виновным по всем пунктам. Мне казалось в тот момент, что моя жизнь окончена. Перспектива распрощаться с сыном, семьёй и всей своей привычной жизнью нанесла мне такой сильный удар, какого я ни разу до этого не получал – я был опустошён и повержен. У меня голова пошла кругом. Я с трудом понимал, что происходит вокруг. Единственной мыслью, которая крутилась в моём уме, было: «Не вздумай разрыдаться на глазах у этих выродков!»

В перерывах между заседаниями суда по моему делу меня приводили в общую камеру. Там я стал свидетелем того, как федеральные маршалы развлекались, потешаясь над реакцией осуждённых на вынесенный ими приговор. Глядя на это, я дал себе слово, что ни за что на свете не позволю им увидеть, что я сломлен. В момент, когда я услышал приговор, мне чудом удалось подавить волну боли. Ночью, когда я в одиночестве сидел камере, я был готов зарыдать в любую минуту. Но я не мог этого допустить. Меня поместили в камеру, находящуюся в блоке окружной тюрьмы, который обычно пустовал. Это был изолятор и там была видеокамера. Они, похоже, боялись, что я попробую покончить с собой. Это была наполненная мраком, бесконечная, бессонная ночь на краю бездны. В тот момент, когда я был уже на грани отчаяния, что-то переключилось у меня внутри – я принял решение жить и бороться. Несмотря на это, мрак не отпустил меня. Он остался со мной, постоянно подсовывая мне идею, что если я сдамся, то это якобы решит все мои проблемы.

Когда сидишь в тюрьме, то всё время находишься на грани депрессии, особенно если осуждён надолго. Кажется, что время остановилось. Иногда мне казалось, что я уже так долго нахожусь в тюрьме, что я просто не верил, что этому когда-нибудь настанет конец. В конце туннеля не было видно никакого света, и я даже не знал, смогу ли выбраться отсюда живым. В рамках программы добровольной помощи пациентам хосписа я много раз сталкивался с людьми, которые были или моими ровесниками, или даже младше меня. Заболев раком, они так и не смогли оправиться и умирали в одиночестве в тюрьме. Не забывал я и о том, что могу стать жертвой насилия. Если не лезть на рожон, то в большинстве случаев можно избежать конфликта, но в тюрьме ни в чём нельзя быть уверенным до конца.

В конечном итоге, годы, проведённые в заключении, стали для меня опытом, ведущим к трансформации и истинному освобождению. Но довольно часто в глубине моего сердца всё ещё возникали ощущение боли, чувство потери и отчаяние полной безнадёжности. Большую часть времени мне удавалось не думать о том, сколько ещё лет, месяцев и дней мне осталось – такие подсчёты могли бы свести меня с ума. Но иногда выходила неизбежная осечка. и я оставался один на один с мыслями о своём 25-лентем сроке заключения (он был снижен благодаря апелляции с 30 до 25 лет через три года после вынесения приговора), и тогда ничто не могло защитить меня от боли. Я привык жить в реальности, где для меня отсутствовала возможность вернуться домой. Я думал о своём сыне, которому придётся расти без отца, и эта мысль доставляла мне такую острую боль, какую, как мне казалось, просто невозможно вытерпеть. Я готов был биться в истерике, размозжить себе голову о стены камеры или низвергнуться в преисподнюю мрака и отчаянья.

Спустя долгие годы заключения, проведённые в ежедневных занятиях медитацией и строгих ретритах, моё восприятие боли и мрака претерпело радикальную трансформацию. Я обнаружил, что теперь, когда я падал в глубины безнадёжности и боли, испытывая жуткую, практически парализующую агонию, моя осознанность или, другими словами, ум, погружённый в медитацию, каким-то образом концентрировался лишь на самом переживании – я пребывал в прямом переживании этого опыта, не вовлекаясь в круговорот мыслительного процесса. Когда у меня это получалось, я ощущал осознанность как возникающее вокруг боли пространство. Потом боль просто растворялась в этом пространстве, и я оказывался в состоянии радости, практически счастья. Первый раз это переживание показалось мне неестественным и сомнительным, но со временем я к нему привык и с радостью отметил, что моя практика медитации стала тем методом, который позволяет мне работать со своими болью и отчаяньем и трансформировать их.