Длиной в неизвестность

Наверняка врачу наскучило не ведущее к ясности переливание из пустого в порожнее, он с отсутствующим видом записывал что-то в карте, делал пометки так, что Тору чувствовал себя пассивным участником допроса. Как же жалко выглядели его попытки найти понимание и спасение! Ему не нужно было искать поводы для насмешек над собой, он готов был смеяться, чтобы перестать чувствовать унижение и скованность.

Итогом его попыток объясниться и достичь взаимопонимания с совсем не располагающим к себе незнакомцем стала тонкая желтоватая бумажка. Рецепт на антидепрессант не выглядел жизнеутверждающе. Тору сложил листок пополам и убрал его на дно рюкзака — ему хотелось как можно дольше не вспоминать о существовании чего-то настолько обидного и несправедливого. Рецепт служил подтверждением его самых страшных опасений, а оставшееся в карте F41.2 — оправданием для слёз и ненависти. С этой бумажкой, подобия которой он раз за разом переписывал на фармакологии, он чувствовал, что имел право испытывать боль и страх. Людям с диагнозами позволено больше, чем людям без них, но меньше, чем полностью здоровым счастливцам.

Т: /С тебя пицца/

Тору отписался Юре и, выйдя на улицу, почувствовал поднимающееся изнутри смятение. Горло свело спазмом — накопившееся напряжение не могло вылиться наружу, очистить и освободить душу, но с каждым шагом становилось легче дышать: холодный воздух обволакивал и успокаивал, даря долгожданную тишину.

Ю: /к тебе?/

Т: /Ко мне. Надеюсь, мама задержится. Но ты ей нравишься/

Ю: /ну так яблоко от яблони

тогда топаю к тебе)/

Тору захотелось отправить скобку в ответ, но вместо этого он заблокировал экран и побежал в сторону дома. Есть пиццу и рисовать, наслаждаясь последними мгновениями трезвомыслия, — Тору не видел иного способа провести конец недели. Что останется внутри после приёма таблеток? И кто сказал, что это в самом деле поможет?

На душе растеклась приятная пустота — она не была опустошением, только безграничным и льющимся изнутри спокойствием.

Тору посмотрел на всплывшее окно уведомлений. Юра. Конечно же, Юра.

Ю: /я уже в метро

буду с пиццей, герой/

Тору улыбнулся своим мыслям: в рюкзаке лежало не подтверждение его непригодности — в действительности бумага лишь свидетельствовала о совершенном подвиге.

Размышляя о том, как спрятать рецепт от матери, которая наверняка захочет заняться уборкой в самый неподходящий момент, Тору не заметил, как подошёл к подъезду. От промятых кнопок веяло тишиной — в квартире он точно окажется один.

Наспех убрав творческий беспорядок по шкафам и полкам, Тору, подёргивая ногой, стал ждать прихода Юры. Беспокойство ощущалось в груди приятным трепетом: не находя себе места, он начал медленно и монотонно расчёсывать волосы, поправлять смявшуюся одежду и выглядывать в зеркале недостатки. Тору нетерпеливо выдохнул, подумав, насколько неловкими и странными казались бы его действия со стороны: будто он собирался встречать не друга, а саму смерть. Не хватало только чёрного делового костюма — вместо него с тремпеля насмешливо смотрел белый халат.

Тору всё больше понимал, что не хотел становиться врачом. Поступление в медицинский университет стало кульминацией безвыходного положения и попыткой причинить себе ещё больше боли — насколько несправедливо тратить свободное время на дело чужой мечты и чувствовать груз ответственности за то, чего любой ценой хочешь избежать?

Тору перевесил халат, чтобы белизна ткани не затмевала темноту его мыслей.

То, что он считал подвигами, для других было не более чем обыденностью и непримечательной мелочью, не стоящей даже заветренного кусочка пиццы. Его жизнь была обречена оставаться тенью чужих успехов, но это больше не доставляло ему дискомфорта. Если судьба складывалась так, что счастье вновь и вновь уходило прямо из-под носа, то Тору оставалось только принять правила игры и стараться дотянуть до конца с наименьшими повреждениями. В конце концов, что ему было ценить и чего бояться? Самое страшное уже произошло и продолжало происходить, день за днём приводя его к кульминации. Финал был давно предрешён, а помехи вроде друзей, рецептов, учёбы и спорта могли лишь отсрочить его наступление.

Смерть, дух которой он чувствовал от Юры, была его смертью. Мир, который Тору смог разглядеть в глазах Юры в новогоднюю ночь, был миром смерти. Мир Киры отличался не красками и насыщенностью, не способом взаимодействия с обстоятельствами и людьми, но самой сутью — смерть и жизнь не стояли по одну сторону баррикад, даже будучи не существующими друг без друга элементами.

Тору перестал рассматривать свои поползновения к жизни как попытки обрести новое, в миг осознания они стали для него способом протянуть ещё немного времени на давно знакомой, ведущей в никуда выщербленной дороге.

Шаг девятнадцатый. Стать собой под биение сердца