Дневник, 1893–1909

22 февраля. Пятница. Спектакль в Эрмитаже. Сначала глупенький водевиль «Les deux timides»[695], потом «Моцарт и Сальери» — пушкинский текст, переложенный на музыку Римским-Корсаковым. Поет Шаляпин, замечательный по объему голоса и таланту артист, вышедший из сапожных подмастерьев, а потом архиерейских певчих. Кончается представление пантомимой уже чересчур наивной. После спектакля ужин в музейных залах. Обе императрицы ужинают в зале итальянской школы. Каждая председательствует за круглым столом. Мне приходится сидеть за столом императрицы Марии Федоровны, возле которой сидят по правую сторону: эмир бухарский[696], только что получивший владимирскую ленту и генерал-адъютантские аксельбанты, графиня Строганова, я и графиня Кутузова; по левую же: граф Пален, графиня Воронцова, Рихтер, графиня Пален. Тотчас после ужина начались танцы в эрмитажном павильоне, откуда я после продолжительного разговора с весьма милой и нравственно порядочной Е. А. Нарышкиной уезжаю домой в конце второго часа.

23 февраля. Суббота. Вечернее заседание Совещания для обсуждения журнала, то есть вышеупомянутых здесь замечаний Герарда и Чихачева, которые настаивают на том, что невозможно заранее распределить вопросы на сельскохозяйственные и общегосударственные. Я предлагаю включить в журнал, что в каждом данном случае Совещание разрешает сомнение о том, в которую из двух категорий должен быть включен подлежащий обсуждению вопрос. Этим дополнением журнала все присутствующие удовлетворяются.

25 февраля. Понедельник. Вечером. После обеда у Куракиных еду к Чихачеву, где вместе с Герардом и Семеновым обсуждаем проект журнала Совещания, в коем установляется принципиальное различие между вопросами сельскохозяйственными и общегосударственными, изъемля последние из сферы практического обсуждения их Совещанием, а с предоставлением сему последнему высказывать пред Государем свои взгляды на эту категорию вопросов. Такое теоретически установленное различие может дать председателю право изъять из обсуждений Совещания любой сколько-нибудь важный вопрос.

27 февраля. Среда. Захожу к великому князю Михаилу Николаевичу, которого застаю весьма опустившимся, грустным. Как всегда, всего более его занимают его семейные дела или, правильнее, разнообразные выходки детей. Собирается уехать в Канн, погостить две недели у дочери, а потом перебраться в Баден-Баден, где его beau-frere[697] празднует юбилей своего царствования[698]. На все, что творится в Петербурге, не вникая вглубь, смотрит с сожалением и равнодушием, вытекающим из убеждения, что помочь ничем нельзя, а в сущности всегда так было, а потому, вероятно, всегда так и будет. Не вхожу с ним ни в какие серьезные разговоры.

28 февраля. Четверг. В 2 часа в Аничковом дворце у великого князя наследника заседание Финансового комитета, который обыкновенно собирается у председателя Сольского, на этот раз отсутствующего вследствие отъезда к принцу и принцессе Ольденбургским, находящимся в воронежском своем имении, где принц выдерживает операцию.

Комитет финансов, представлявший прежде интимное собрание небольшого числа избранных Государем лиц, могущих по положению и компетентности своей высказывать ему правду о проектируемых министром финансов мероприятиях, ныне обращается все более и более в многочисленное сборище чиновников, безмолвствующих пред всесильным Витте. На этот раз речь идет о займе в сто восемьдесят семь миллионов, именуемом реализацией вознаграждении от Китая за причиненные нам последними смутами убытки. Такую форму министр финансов находит предпочтительной пред выпуском обыкновенных железнодорожных облигаций вследствие теперешнего насыщения облигациями германского рынка. Я настаиваю на том, что выставляемые министром финансов препятствия имеют характер временный, и что железнодорожные облигации всегда будут охотно разбираться в Германии по теперешним условиям европейского рынка, а этот факт я считаю весьма важным, потому что не вижу впереди возможности строить железные дороги на превышение доходов над расходами и при столь тяжелых условиях русской производительности, при столь затруднительных средствах помочь, железнодорожное строительство представляется мощным и доступным к тому средством, уже доказавшим в последние тридцать лет, в какой степени оно влияет на умножение народных и государственных доходов.

Никто мне не возражает, но государственный контролер Лобко замечает, что я выхожу из пределов обсуждаемого дела. Я считаю нужным оговориться, что, состоя двадцатый год членом Финансового комитета, я привык обсуждать вопросы не в тесных рамках сегодняшнего дня, а думать и о завтрашнем дне.