Дневник, 1893–1909

7 апрель. Воскресенье. Умер генерал Шильдер, директор Императорской публичной библиотеки, а перед тем директор Николаевского инженерного училища. За последние годы он обратил на себя внимание историческими трудами и в особенности историей императора Александра I, характер коего он, впрочем, по моему мнению, не понимал, разделяя избитое убеждение посредственной толпы о том, что отличительная и господствующая черта этого характера была двуличие, тогда как множество других высоких сторон недюжинной личности этого столько потрудившегося на пользу России Государя остались для Шильдера незамеченными.

8 апреля. Умерла в глубокой старости камер-фрейлина Н. А. Бартенева[709]. Их было четыре сестры, из коих две, и в особенности старшая, отлично пели и вследствие того попали при Николае I ко двору и в особенную милость императрицы Александры Федоровны. Младшая, ныне умершая, ни в каком отношении ничего выдающегося не представляла и заслужила остроумное прозвище «придворной канарейки», незлобной, но и бессодержательно неумолкаемой.

Читаю присланную мне из Сельскохозяйственного совещания записку суджанского предводителя Евреинова, замечательную по верности взглядов и смелости их выражения. По его мнению, следует прежде всего освободить крестьян от чиновничьей тирании и беспредельного опекунства, а до того бюрократические хлопоты об улучшении сельского хозяйства — пустая болтовня.

9 апреля. Ванновский уволен от должности министра народного просвещения. Как он мне сам рассказывал, он представил Государю выработанные под его председательством особой комиссией предположения о реформе школьного образования, в основе коих лежало значительное уменьшение классического преподавания. Основания такой реформы были одобрены Государем год тому назад. Когда Ванновский доложил, что намерен вносить свой проект в Государственный совет, то Государь сказал: «Вы встретите там значительное сопротивление». «Мне это неважно, — отвечал Ванновский, — если Ваше Величество не изменили Вашего мнения». «Я слышал много критики за последнее время и признаюсь Вам, я колеблюсь». «В таком случае, — ответил Ванновский, — я просил бы Вас меня уволить и назначить другое лицо министром народного просвещения».

10 апреля. Рождение великого князя Владимира Александровича. Вследствие невыносимых отношений с великой княгиней Марией Павловной мы перестали ездить к ней, но, к удивлению моему, я сохранил еще прежние дружеские к великому князю отношения. Сегодня пишу ему такую записку: «Ваше императорское высочество, четвертое десятилетие продолжающиеся с моей стороны пожелания и поздравления не могут представить Вам ничего нового. Вы слишком хорошо знаете и меня, и мои глубоко искренние чувства приязни к Вам, чувства эти останутся навсегда неизменными, но события, среди коих мы живем, меняются быстро и грозно. Да хранит Вас провидение от надвигающихся на нас бедствий — вот о чем просит его сегодня Ваш преданнейший и покорнейший слуга».

В 2 часа у великого князя Алексея Александровича, в его дворце, когда-то принадлежавшем Андрею Ивановичу Сабурову (бывшему директору театров). Докладываю великому князю обстоятельства, касающиеся уступки нашему рисовальному училищу центральной части фасада Соляного городка, выходящей на Фонтанку против Летнего сада. Великий князь назначен председателем совещания для обсуждения и разрешения этого вопроса.

Великий князь показывает мне замечательную коллекцию табакерок, им в последние годы собранную.

11 апреля. Четверг. Захожу к Куропаткину. Предо мной у него был приехавший из Порт-Артура адмирал Алексеев. На вопрос мной о том, что же говорит Алексеев, Куропаткин отвечает: «Опасается, что наша чрезмерная уступчивость может вызвать новые требования и вовлечь нас в новые усложнения».

Я переменяю разговор, потому что не могу хладнокровно слушать этих воинственных, безрассудных, опасных для бедной России мечтаний. Куропаткин все тот же умный, честный, специально образованный, но лишенный государственного понимания дел и событий, а еще более лишенный такта человек.