Дневник, 1893–1909

15 апреля. Заходит ко мне И. Н. Дурново (нынешний председатель Комитета министров). Рассказывает, что когда Сипягин был ранен, то он, Дурново, подошел к нему и стал убеждать его, что раны неопасны и что он выздоровеет, но Сипягин отвечал, что уверен в близости смерти и желает проститься с Государем. Тогда Дурново телефонировал в Зимний дворец, что просит позволения приехать и получил ответ, что Государь примет его в 5 ½ часов (то есть через четыре часа). Дурново телефонировал вновь, что едет для доклада о весьма важном деле. Прибыв во дворец, он нашел там товарища министра юстиции Манухина (министр был в отпуске), явившегося с тем же, как и Дурново, известием. Им обоим объявлено было, что Государь завтракает, вследствие чего они дожидались двадцать минут. Выходя из столовой, Государь получил от Гессе известие о происшедшем, так что сообщение Дурново не было для него ново. Он спросил, где находится раненый, на ответ Дурново, что его перевозят в Максимилиановскую больницу, а оттуда, вероятно, в дом министра внутренних дел, что у Цепного моста, поручил Дурново по прибытии его к месту нахождения раненого телефонировать ему, куда он должен ехать. По прибытии в больницу Дурново нашел Сипягина мертвым.

Через час после этого свидания Государь послал за Плеве и сказал ему: «Вы уже давно состояли кандидатом на пост министра внутренних дел. Теперь я Вас ближе узнал и решаюсь назначить Вас». При этом свидании Государь поручил Плеве вызвать из Гельсингфорса Бобрикова, чтобы выразить ему неудовольствие за его действия в Финляндии, что, по мнению Дурново, и подало повод к слухам о назначении Бобрикова министром внутренних дел.

Спрашивается, зачем же Государь накануне похорон Сипягина[712]говорил великому князю Владимиру Александровичу, что колеблется в выборе между Плеве и Бобриковым? О, Византия!

18 апреля. Четверг. У Витте: согласно просьбе его переговорив с Алексеем Оболенским относительно условий принятия им должности товарища министра, передаю Витте мой взгляд на то, что Оболенский ничуть не гонится за таким назначением, что я и нахожу естественным. Витте желает иметь безукоризненно честного человека во главе столь обширного, как неокладные сборы[713], управления. Покончив с этим вопросом, Витте переходит к сетованиям относительно внутреннего нашего положения, утверждая, что необходимы без потери времени решительные меры. Я спрашиваю его, в чем такие меры, по его мнению, должны бы заключаться. Он отвечает: «Государь должен бы немедленно издать указ, в коем было бы сказано, что усматривая, что законы не исполняются, он повелевает, чтобы законы на будущее время исполнялись. Согласно сему суды должны бы быть восстановлены в своей самостоятельности и перестать быть слугами министра юстиции; Сенат должен быть восстановлен в своей авторитетной власти; все временные административные мероприятия, последовавшие по постановлениям Комитета министров, следовало бы передать на рассмотрение Государственного совета; особая, из высших чинов составленная комиссия должна бы пересмотреть списки сосланных и отменить ссылку для лиц, неправильно ей подвергшихся».

Таковы должны бы быть, по мнению Витте, не терпящие отлагательства меры. Затем следовало бы разрешить вопросы: крестьянский, рабочий и народного просвещения. «Я враг по принципу, с детства мной усвоенному, враг всякого конституционализма, парламентаризма, всякого дарования политических прав народу».