Дневник, 1893–1909

Ввиду высказанных мной соображений я считал бы необходимым ускорить разрешение этого дела и считаю ускорение это легко осуществимым. Действительно, остановка происходит оттого, что признано необходимым разрешить одновременно и вопрос о металлическом обращении, и вопрос о реформе Государственного банка, но оба эти вопроса, на мои глаза, вовсе не так тесно связаны. Реформа банка должна заключаться в том, чтобы банк сделался по возможности независимым от министра финансов, чтобы министр перестал видеть в нем подспорье при казначейских затруднениях, чтобы печатный стан перестал быть послушным его орудием. Но неужели в случае осуществления этой реформы не одновременно с восстановлением металлического обращения прочности последнего угрожала бы опасность, неужели бы министр финансов стал печатать кредитные билеты тотчас по издании закона о металлическом обращении, стал бы разрушать левой рукой то, что сделал правой? Я очень в том сомневаюсь и потому не вижу никакого затруднения к тому, чтобы начать рассмотрение законопроекта о металлическом обращении немедленно. Думаю, что это рассмотрение могло бы быть окончено прежде, чем золотые нового образца будут отчеканены, и таким образом устранится надобность в издании настоящего указа.

Сольский возражал мне, что соединение этих двух дел в одно последовало по желанию нескольких членов Совета, к коему подчинился [?] министр финансов. Я ответил, что это зависит от дискреционарной власти[495] председателя Соединенного присутствия. Испуганный Сольский обратился к Государю с словами: «Ваше Величество, да ведь я Вам о том докладывал, и распоряжение Вами о том было одобрено», — прибавив, что дело не может поступить на рассмотрение общего собрания ранее 1898 года.

Я прибавил, что в таком случае я готов присоединиться к предположению об издании указа.

Тернер говорил в довольно уклончивых выражениях, поддерживая мою мысль.

Витте в конце заседания довольно бестактно сказал, что после издания «указа» ему не особенно важно быстрое или медленное рассмотрение дела Советом.

Тогда Сольский предложил окончательно замять дело в Совете, но против этого протестовал Каханов.

После всех сказал несколько слов великий князь Михаил Николаевич, приблизительно так: «Ехав сюда, я был в недоумении. Конечно, Ваше Императорское Величество как самодержавный Государь могли решить дело и подписать указ в каком угодно смысле по докладу министра, но Вам угодно было созвать членов Комитета финансов и решить дело по выслушании мнения их, Ваших верноподданных. Мнения эти разъяснили дело; я нахожу, что издание указа не мешает Совету рассматривать дела, и потому согласен с мнением об издании его».

В заключение Государь сказал: «Я имел уже по этому делу определенное мнение до настоящего заседания, которое окончательно утвердило мой взгляд. Мера, предлагаемая министром финансов, была одобрена моим отцом, и я решился привести ее в исполнение. Мне остается благодарить членов Комитета финансов за их добросовестное и горячее отношение к делу».

Встали, и Государь снова обошел присутствующих, пожимая каждому руку. На обратном в Петербург пути все уселись в вагон, отведенный великому князю Михаилу Николаевичу. Только что поезд двинулся, как Витте предложил выслушать журнал только что состоявшегося заседания, так как Государь выразил желание получить журнал на следующее утро.

Хотя журнал был всеми одобрен, но по моему настоянию была исключена такая фраза, что новая золотая монета уже потому должна иметь надпись «7.50»[496], что эта монета будет носить изображение Государя, а, следовательно, нарицательная цена ее должна непременно отвечать действительной ее стоимости.

Меня думали озадачить, спросив, почему я настаиваю на таком сокращении, но я отвечал, что ничего такого в совещании говорено не было, а журнал должен содержать только то, что говорено было.

Разумеется, нельзя было сказать, что низкопоклонничество должно иметь пределы. Сольский, очевидно, заранее одобривший редакцию, тут же в вагоне ее изменил.

3 января. Пятница. Приезжает ко мне Имеретинский и просит указать лицо, которое могло бы быть назначено помощником варшавского генерал-губернатора для управления гражданской частью, утверждая, что он, Имеретинский, намерен оставить за собой военную, политическую и духовную часть, предоставив все остальное всецело своему помощнику. Я указывал ему на достопочтеннейшего сенатора Н. Н. Герарда.

Имеретинский рассказывает, что после сделанного им военному министру заявления о категорическом отказе от места варшавского генерал-губернатора, он был вызван Государем, который ему сказал, что знает, что он, Имеретинский, не желает принять этого назначения, но что он просит его сделать это. Тогда Имеретинский, разумеется, тотчас выразил согласие[497].