Читаем Дневник, 1893–1909 полностью

Дневник, 1893–1909

31 января. Пятница. Граф Пален рассказывает в клубе характерную историю. В 1864 году он был псковским губернатором. Несколько дней после каракозовского покушения[500] во Псков приехал какой-то чиновник из Петербурга с открытым листом, подписанным петербургским генерал-губернатором князем Суворовым, для производства какого-то секретнейшего дознания. Чиновник этот явился к полицмейстеру, показал свою бумагу и строго запретил ему сообщать о их свидании кому бы то ни было, начиная с самого губернатора. Разумеется, полицмейстер прежде всего явился к Палену и ему доложил обо всем. Пален приказал следить за действиями этого таинственного чиновника, а затем, когда сей последний стал производить разные допросы и осмотры, нарушая спокойствие жителей, то Пален сначала призвал его, а затем, удостоверясь, что он действительно имеет какие-то секретные полномочия, поехал в Петербург и заявил министру внутренних дел Валуеву, что приехал требовать или объяснения этой загадки, или увольнения от губернаторских обязанностей. Валуев сначала уговаривал Палена оставить все это без внимания, а под конец, ввиду настойчивости Палена, сознался ему, что чиновник был послан вследствие того, что император Александр II и князь Суворов для разыскания сообщников Каракозова обратились к спиритизму, стали вертеть стол, который, по их наблюдению, начертил будто бы на полу слово «Псков».

Пален согласился не давать более хода своей претензии и возвратился в Псков.

Тот же Пален рассказывает подробности известного мне в общих чертах хода обсуждения политических мероприятий последнего времени.

Нелидов, приехав из Константинополя, подал записку о необходимости воспользоваться теперешним политическим положением, чтобы овладеть проливами и Константинополем. Записку эту Шишкин передал…[501], который написал весьма дельное и энергическое опровержение. Для обсуждения записки Нелидова было собрано совещание у Государя, в коем участвовали Ванновский, Обручев, Тыртов, Нелидов, Шишкин, Витте. Началось с того, что Нелидов представил доводы в пользу необходимости овладеть Босфором и Константинополем. Шишкин вполне с ним согласился. Военный и морской министры заявляли, что, с точки зрения стратегической, это вполне возможно, Государь этому выражал сочувствие.

Один Витте имел довольно здравого смысла и мужества, чтобы доказывать всю бедственность подобного предприятия для России. Государь был недоволен возражениями Витте и согласился с другими членами.

Журнал был написан так, как будто дело было решено единогласно. Витте отказался подписать журнал и заявил отдельное мнение, которое, по его настоянию, и было включено в журнал.

Последствием такого решения было, что Нелидов составил для себя инструкции, кои Государь подписал и в силу коих ему, Нелидову, предоставлялось право вызывать непосредственно в Константинополь флот с тридцатитысячным десантом. По счастью, вслед за тем возвратился из-за границы великий князь Алексей Александрович, который, по наущению Витте, уговорил Государя отнять у Нелидова данные ему полномочия.

Февраль

6 февраля. Четверг. Крестины новорожденного сына Александра Михайловича и Ксении Александровны — Андрея Александровича в малой церкви Зимнего дворца. Кроме семейства: первые чины двора, члены Совета, сенаторы, почетные опекуны, статс-секретари. Мария Федоровна, проходя мимо меня, на мой поклон благосклонно отворачивается в сторону караула дворцовых гренадер. Победоносцев говорит, что Лейхтенбергские от него отворачиваются с тех пор, как под его председательством специальной комиссией решено, что бриллианты фамилии Богарне не могли остаться майоратным имуществом[502], после того, как самый майорат был уничтожен.

После придворной церемонии заезжаю к Витте, чтобы уговорить его продолжать рассмотрение в Государственном совете проекта монетной реформы, но он сообщает мне весьма тревожные известия о ходе внешних политических дел. Наше правительство согласно с европейскими державами в том, что надо поддержать как можно долее существование Турции, но в случае вступления чужестранных флотов в Дарданеллы мы решили немедленно идти с 30-тысячным десантом в Босфор; иначе говоря, мы готовы объявить войну всей Европе и влезть в положение, из которого невозможно будет вылезти. Англия покровительствует этому нашему замыслу с тем, чтобы одновременно взять Египет и поссорить нас с Францией, которая тогда бросится в разверстые[503] объятия Вильгельма, имеющего таким образом сделаться владыкой материка Европы.