Дневник, 1893–1909

Зашедший в тот же день Шишкин рассказывает мне подробности своей отставки. Государь сказал ему: «Я нахожусь в трудном положении. Сотрудники моего отца один за другим меня покидают, умирают, я решился выбирать людей молодых и намерен назначить министром иностранных дел Муравьева, которому и предложил уже этот пост чрез посредство датского короля. Вас, Николай Павлович, благодарю за Вашу службу, усердие, дружбу».

6 января. Понедельник. На выходе во дворце великий князь Константин Константинович подходит ко мне и говорит: «Ну что, нас очень ругают за указ?». Я отвечаю: «Это мне все равно, что мне грустно — это общее впечатление нашего заседания. Как? Председатель Соединенных департаментов утверждает, что дело не будет внесено на рассмотрение общего собрания Государственного совета ранее 1898 года, ничем не оправдывая такой медленности и ни словом не опровергая моего заявления о том, что никакой тесной связи между вопросом о металлическом обращении и реформой банка нет. Хуже того, он предлагает замять все дело после издания указа, то есть просто предлагает солгать в царском указе. А председатель Государственного совета уверяет Государя, что он может как самодержавный император подписать какой угодно указ. Да где же тогда разница между монархическим и деспотическим азиатским правительством, разница, заключающаяся лишь в том, что первое соблюдает, а второе когда угодно нарушает существующие в стране законы. Проповедовать такое учение юному Государю — значит вести его на путь императора Павла».

8 января. Среда. Вызывает меня великий князь Михаил Николаевич, который нездоров. Полтора часа ожидаю приема, покуда у больного сидит императрица Мария Федоровна.

Великий князь в разговоре упоминает о сказанном мной великому князю Константину Константиновичу. Подтверждаю сказанное. Великий князь Михаил Николаевич разъясняет свою речь тем, что это было лишь вступление к той мысли, что коллегиальное обсуждение Финансового комитета разъяснило вопрос.

Великий князь рассказывает, что его сын Михаил Михайлович, женившийся на дочери графини Меренбергской (Дубельт)[498] и лишенный покойным императором права возвращаться в Россию, имеет теперь двух дочерей, а между тем распоряжением покойного императора лишен 90 тысяч рублей ежегодного дохода, так как из общей суммы в 150 тысяч рублей повелено выдавать ему только по пяти тысяч в месяц. Однажды Михаил Николаевич спросил покойного Государя, не позволит ли он Михаилу Михайловичу возвратиться в Россию, но Александр III отвечал: «Покуда я жив, я не позволю этого, разве он бросит свою жену, или жена его бросит».

После смерти Александра III положение не изменилось благодаря влиянию вдовствующей императрицы Марии Федоровны. «Какое Ваше мнение об этом?» — спросил меня великий князь.

Я отвечал так: «Ваше Высочество, 5 апреля 1797 года император Павел определил права членов царствующего дома[499] и назначил великим князьям содержание в 500 тысяч рублей ассигнациями, что ныне составляет около 150 тысяч рублей серебром. Этого содержания великие князья могут быть лишены в случае лишения их великокняжеского звания. Поэтому Ваш сын Михаил Михайлович имеет несомненное право на те 90 тысяч рублей, кои были у него удержаны в последние годы».

Великий князь: «Я посылал своего гофмейстера Озерова переговорить об этом с Воронцовым, который отвечал, что эти деньги более не существуют, потому что они вошли в общие счеты удельного ведомства, и возвращение их нарушило бы все расчеты удельного управления, а, следовательно, это невозможно».

Я: «Ваше Высочество, я советовал бы Вам написать об этом письмо, потому что словесно Вы никогда не решитесь высказать все это Государю».