Дневник, 1893–1909

Министры между собой ссорятся. Муравьев (граф) жалуется на то, что Витте слишком много и непосредственно поддерживает сношения с представителями иностранных держав, что выходит из сферы его ведомства. Муравьев (юстиции) ведет ожесточенную войну с Горемыкиным. Дурново обижается, что, несмотря на его положение председателя Кабинета министров, никто на него серьезно не смотрит. Чтобы придать себе важности он придумал комитет о дворянстве[522], надеясь, что председательское здесь кресло даст ему политическое значение, но тут пошли курьезные инциденты. Государь приказал Дурново представить ему проект рескрипта с изложением политической программы действий комитета. За неграмотностью и невежественностью председателя написание рескрипта возложено на делопроизводителя, некого Стишинского, человека мне хорошо известного по службе под моим начальством в Государственной канцелярии и блестяще олицетворяющего тип, именуемый по-французски homme de sac et de corde[523]. Подо всем этим продолжались нашептывания бездарного Сипягина и императрицы Марии Федоровны, вдохновляемой тупым интриганом графом Шереметевым, beau frer’ом[524] Сипягина, женившимся на перезрелой княгине Вяземской только для того, чтобы породниться с Шереметевым.

Так или иначе комитет состоялся со включением Сипягина и Шереметева. Витте, чтобы противодействовать односторонности состава, испросил назначение членами А. Оболенского (товарища министра внутренних дел) и Ливена, бывшего и теперешнего управителей Дворянского банка. Между тем Дурново назначил членами трех предводителей, завзятых противников реформ Александра II и защитников дворянских привилегий (не исключая денежных подачек), Муромцева, Кривского и Арсеньева. Такая подтасовка ясно указывала, чего следовало ожидать от дворянского комитета. Оболенский уговорил Горемыкина доложить Государю, что всегда в подобные комитеты назначались московский и петербургский предводители дворянства. Государь согласился на такое назначение. Горемыкин, возвратясь с доклада, написал о том Дурново, который на следующее утро побежал к Государю и просил об увольнении от председательства, считая себя обиженным, что назначение членов комитета делается помимо председателя. Государь согласился на то, чтобы разъяснено было, что Трубецкого и Зиновьева будут приглашать в заседания лишь в случае надобности, то есть никогда.

По забавной случайности Трубецкой представлялся Государю по какому-то случаю в этот самый день. Будучи накануне уведомлен чрез Оболенского с разрешения Горемыкина о своем назначении, он начал с того, что стал благодарить Государя за это назначение, которое в то же утро уже было уничтожено. Какова картина уважения к твердости царской воли, на которой все зиждется в России!

Чего можно было ожидать от комитета, таким порядком составленного, под председательством человека, лишенного всякого образования, всякой культуры и, что еще хуже, всякого прямодушия, всякой политической искренности.

Комитет занялся рассмотрением кое-каких эгоистических сословных дворянских ходатайств, и по мере разрешения того или другого частичного вопроса стал представлять свои постановления на высочайшее усмотрение. Дурново добивался от Государя, чтобы он утверждал постановления комитета, а при разногласиях мнения его, Дурново, не передавая этих комитетских журналов ни на чье рассмотрение, но нашлись лица, предостерегшие юного императора относительно опасности такого утверждения, и вот, в конце концов, продержав представленные ему два журнала[525] несколько месяцев, Государь решил передать их в Государственный совет.

Любопытно при этом поведение Дурново. Он приехал ко мне в Царском Селе прямо от Государя в белом галстуке и ленте и взошел со словами: «Поздравьте меня, наконец, сегодня Государь объявил мне, что передает журналы Дворянского комитета в Государственный совет!»

Я не знал, что ему отвечать, потому что в течение нескольких месяцев твердил ему о необходимости такого хода дела, а он постоянно отвечал мне одно: что он не может допустить ничего подобного, потому что он, будучи председателем Комитета министров, не может играть лица, подчиненного Государственному совету.

Приключения с другой комиссией не менее любопытны и характерны.

В 1893 году (кажется) Государственный совет по поводу рассмотрения представления о неотчуждаемости крестьянских наделов пришел к необходимости назначить высшую вневедомственную комиссию, которая занялась бы рассмотрением изменений, сделавшихся необходимыми в крестьянском положении, оставшемся нетронутым с 1861 г.

Это постановление общего собрания Совета было оставлено без исполнения вследствие утверждения Александром III доклада министра внутренних дел Дурново, который доказывал, что никакой комиссии не надо, а что все необходимое будет сделано самим министром внутренних дел.

Но вот прошло пять лет, и ничего сделано не было, а умножающаяся всякого рода крестьянская неурядица не более доказывает правильности взгляда Совета.