Дневник, 1893–1909

Хочу прочитать мой листок, но он оставляет его у себя.

Я: «Только, Ваше Величество, не выдайте меня, никому его не показывайте».

Государь: «Конечно, как это возможно». На этом расстаемся.

Март

2 марта. В 9 часов вечера в Зимнем дворце, в Малахитовой гостиной, общее собрание Исторического общества[593]. Возле Государя по правую сторону сидят великие князья Владимир Александрович и Николай Михайлович, а я в качестве председателя — по левую.

Начинается с чтения мной отчета; потом избирают новых членов: Пыпина и Остен-Сакена, предлагаемых согласно уставу советом общества. После этого Государь совершенно неожиданно для меня предлагает в члены Дашкова. Дашков — собиратель рукописей, книг, гравюр, человек весьма почтенный, и я против его избрания ничего не имею, но при покойном Государе этого не делалось без предварительного со мной разговора. Тут, конечно, замешаны и Николай Михайлович, и вдовствующая императрица, желавшая сделать приятное брату Дашкова, приставленному к великому князю Михаилу Александровичу и живущему в Гатчине.

В заключение Дубровин читает переписку Константина Павловича с Сипягиным, полную критики на распоряжения по военному ведомству, а Шильдер — извлеченный из его истории императора Николая эпизод напечатания Аракчеевым в 1827 году писем, полученных им от императора Александра I.

По получении о сем запроса Аракчеев утверждал, что это клевета его врагов, и написал Государю, что заверяет это в день, когда говеет и причащается Святых Таин в Бежецке, где похоронены его родители. Вслед за тем его начальник штаба и друг Клейнмихель представил экземпляр с собственноручной надписью Аракчеева. Николай Павлович послал в Грузино графа Чернышева, который отобрал у Аракчеева восемнадцать экземпляров книги, тайно напечатанной в типографии военных поселений, а также повинную Аракчеева. Любопытно при этом письмо Константина Павловича с выражением негодования относительно поступка Клейнмихеля[594].

По окончании заседания я подошел к Государю и, зная его нерасположение к Александру Николаевичу и предпочтение Николая Павловича, сказал: «А тем не менее Клейнмихель оставался фаворитом Николая Павловича в продолжение всего его царствования, и по вступлении на престол Александр Николаевич немедленно удалил Клейнмихеля».

13 марта. Понедельник. В общем собрании Государственного совета докладывается между прочим представление министра государственных имуществ Ермолова об устройстве Музея кустарных промыслов. Музей этот устроен предместником его Островским, временно и совершенно противозаконно помещался в Соляном городке, а теперь Ермолов предлагает выстроить для него среди Земледельческого музея особое помещение с расходом в 60 тысяч рублей и установить штат чиновников с лишком в тринадцать тысяч рублей.

По воспоследовании обычного председательского со стороны великого князя вопроса: «Угодно утвердить?» — встаю и говорю приблизительно следующее:

«Я никак не намерен говорить против представляемого министром государственных имуществ проекта, но считаю необходимым остановить внимание Государственного совета на одной лишь стороне проекта, не лишенной значения.

Под кустарным промыслом, как мне кажется, должно разуметь деятельность крестьянина в стенах избы своей в то время, когда климатические или иные условия отрывают его от земледельческого труда. Нельзя, конечно, не сочувствовать всякому содействию, которое оказывается в этом случае бедному крестьянскому труженику. Министерство государственных имуществ уже много лет оказывает это содействие. К сожалению, в представлении я ничего не нашел относительно характера и результатов этого содействия. Мне удалось, однако, в одном правительственном […] найти некоторые по сему предмету сведения (читаю перечень кустарных промыслов, доказывающий, что главные из них сосредотачиваются в центре России и около Москвы). Рядом с этим перечнем я нахожу ценное заявление министра государственных имуществ, что для принесения действительной пользы кустарным промыслам необходимо для руководителей находится вблизи от мест производства. Вот ввиду этого я и встречаю сомнение, действительно ли Петербург — настоящее место для всероссийского кустарного музея. Сомнение это уже было высказано государственным контролем, которому министр государственных имуществ отвечал, что Петербург — надлежащее для того место: во-первых, потому что музей, кроме выставки предметов, делает издания, для успеха коих необходимо местонахождение в столице, а, во-вторых, потому что все подобные музеи находятся в столицах, чему служат доказательством Лондонский South Kensington museum[595] и Берлинский Kunstgewerbe museum[596]».