Дневник «Эпик Фейл». Куда это годится?!

А ещё – засунуть в коробку из-под сока.

Только мне всё это не грозит. Потому что у меня есть связи.

В лице Минни Мегакрутыша.

Минни – двоюродный брат Нунцио Бенедичи, а Нунцио – мой клиент.

Стало быть, Минни знает, кто я такой. Ему известны моя репутация и тот факт, что в партнёрах у меня грозный арктический хищник.

В силу этого Минни питает ко мне глубокое уважение. (Как и я к нему. Моё уважение выражается в том, что я каждый день отдаю ему деньги, выданные мамой на обед, и прибавляю к его имени обращение «Мегакрутыш».)

Наши отношения несут с собой массу преимуществ. Во-первых, я худею. Во-вторых, у меня достаточно времени для работы над величайшим делом всей жизни. И касается оно не пропавшего глобуса. Я восстал против несправедливости. Сражаюсь с махинациями. Моя цель – стереть с лица земли Тотальную Разрушительницу, Уничтожающую Свет (и добро), Необычайной Ядовитости.

Это я и собираюсь сделать вопреки новой угрозе моей жизни:

Конверт таинственным образом оказался у меня в рюкзаке. И это не случайность!

Тот, кто его подбросил, хотел продемонстрировать мне, что:

1. Я по-прежнему уязвим

2. со мной всё так же намерены разделаться.

Записка, вложенная в конверт, только подтвердила мои подозрения.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы разгадать смысл послания. Достаточно изменить падеж:

Поняли? «Мечтаю тебя ПРИКОНЧИТЬ!»

На этот раз, однако, преступник оставил важную улику:

Стикер, приклеенный к письму:

И означает это лишь одно:

Глава 28. Он видит, когда ты грешишь

Я давно заметил, что мама слишком бурно реагирует на пустяки.

Взять хотя бы тот случай, когда я перепилил опорные балки на чердаке.

Или пробил стену в своей комнате.

Но с того дня, как я разбил окно в кабинете директора Скримшо, мама замолчала совсем.

Возможно, она винит себя в том, что испугала меня своим неожиданным появлением в окошке.

Может быть, обвиняет Скримшо. А возможно, сознаёт, что в конечном счёте за всем этим стоит Трусня.

В любом случае мне это на руку: меньше всего детективу хочется, чтобы проблемы на домашнем фронте отвлекали его от работы.

Особенно если он занят сочинением лейтмотива.

– Мне нравится, – одобрительно кивает двоюродная бабуля.

– Моему северному партнёру – тоже, – сообщаю я. – Зажигательная композиция!

Я снова проигрываю мелодию.

– А больше всего мне нравится твоё исполнение на одной ноте! – прибавляет тётя.

– Этот стиль именуется минимализмом.

Тётушка с улыбкой подсаживается ко мне на фортепианную скамейку.

– Знаешь, Тимми, хоть я и рискую показаться дилетанткой, но всё-таки скажу: если тебе захочется поговорить, я умею слушать как никто другой.

– О чём нам с тобой говорить? – недоумеваю я.

– Ну, не знаю. О жизни, например.

Я недоверчиво хмыкаю.

– О жизни?

– Говорю же, не обязательно беседовать на узкопрофессиональные темы.

– В общем, так: сейчас я почти всё время торчу в тюрьме под названием Академия Глобермана, а каждую свободную минуту за её пределами посвящаю либо работе над величайшим делом эпохи, либо написанию лейтмотива. Едва ли тут есть о чём беседовать.

– Ладно, ладно, – говорит двоюродная бабуля. – Я, собственно, думала, может, поделишься – что у тебя на душе?

– У меня на душе всё замечательно.

– Ну, разумеется, как я сразу не поняла. Детективы гораздо лучше приспособлены к жизни, чем мы, обычные люди.

– Мы называем их «гражданские лица», – уточняю я.

– Да-да, гражданские лица, – охотно подхватывает тётя. – Нам, гражданским, порой приходится нелегко.

Я оглядываю просторную гостиную.

– Гм, а так сразу и не скажешь.

– Почему? Только потому, что я живу в большом доме?

– В огромном дорогом особняке, – поправляю я. – Ты ни разу не сталкивалась с жестокой реальностью, которая поджидает сыщика на мрачных улицах.

– О, могу себе представить, – цокает языком тётя.

– Привлекательного там мало, – прибавляю я.

Пустыми глазами она молча смотрит в ноты моей композиции.

Я перевожу взгляд на шторы.

– С тобой всё в порядке? – беспокоится тётушка.

Помявшись, я снова оборачиваюсь к ней и смущённо говорю:

– А если тебе когда-нибудь захочется поговорить, можешь обратиться ко мне.

Она расплывается в улыбке и кладёт руку мне на плечо. Я предостерегающе поднимаю палец.

– Хотя я бы предпочёл, чтобы мы беседовали на профессиональные темы.

Глядя в ноты, тётя начинает петь:

– ВЕЛИ-КИЙ ТИМ-МИ ВИ-ДИТ ВСЕ ВАШИ ГРЕ-ХИ-И! и ВАМ Е-ГО НЕ ПРО-ВЕС-ТИ-И!

Мой арктический бизнес-партнёр тут же принимается за то, что всегда выделывает, заслышав звуки музыки:

Глава 29. Танцуй! Танцуй!

– Без тебя в школе всё по-другому, – говорит Ролло Тукас.

– Так я и думал. Все погрузились в неизбывную скорбь, – киваю я, сидя на спине израненного садового слона.

– Насчёт всех утверждать не буду, но Молли Москинс страшно по тебе скучает.

– А я по ней – нет. Эта девчонка совершенно не уважает границ личного пространства.

– Она тоже хотела зайти к тебе в гости, но не знает, где ты живёшь, а я решил, ты и не хочешь, чтобы она знала.

– Конечно, не хочу. Только будет путаться под ногами и отвлекать. У меня всего неделя на расследование величайшего дела тысячелетия.