Она с улыбкой встаёт.
– Доктор Дандлдорф, водяная труба на рисунке – это метафора. Аналогия. Символ. Если хотите, объясню подробнее, – предлагаю я, но докторша уже вышла из кабинета.
Поэтому я сижу на кушетке и разглядываю её дипломы в рамочках.
Доктор того-то. Доктор сего-то. Психотерапевт такой-то категории. Диплом с отличием по такой-то специальности.
И, пожалуйста, не спрашивайте, что такое «психотерапевт», я сам не знаю. Знаю только, что по понедельникам я должен приходить сюда и рисовать водяные аттракционы.
И пытаться объяснить доктору Дандлдорф устройство мира. Без особого успеха, впрочем.
После чего она получает свой гонорар.
Лёгкие денежки, надо заметить. Пожалуй, я тоже займусь этим бизнесом, если когда-нибудь решу уйти из детективов.
Но пока что я должен сидеть на этих сеансах. Из-за мамы.
Да-да, из-за той самой мамы, которая так хорошо держалась, когда меня выгнали из школы, и уже не так хорошо – когда выяснила, что я нарвался на отчисление специально.
– Я винила во всём себя! Во всём, Тимми! в том, что ты стал хулиганом, что твои оценки опять съехали! А ты, оказывается, нарочно. И ради чего? Ради какого-то дурацкого детективного конкурса!
Она права. Конкурс был дурацкий. Дурацкий и несправедливый. С подтасовками и нулевым шансом на победу.
– Если это для тебя главное, – прибавила мама, – и ты считаешь, что ради детского конкурса на лучшего детектива стоит рисковать будущим образованием, значит, тебе требуется
Потому я и сижу на этой кушетке. В кабинете психотерапевта.
Ибо я проиграл в неравной битве с дьявольской коалицией, в которую вошли директор Скримшо, Академия Глобермана и Тотальная Разрушительница, Уничтожающая Свет (и добро), Необычайной Ядовитости.
В эту субботу на школьном балу объявят победителя конкурса, и это будет Трусня. Она-то и унесёт главный приз.
Вовсе не благодаря таланту и усердным стараниям, а лишь благодаря жульничеству и махинациям.
– Тимми, ты готов? – кричит из коридора доктор Дандлдорф. – Мама ждёт тебя в машине.
Я сползаю с кушетки и плетусь к выходу. Но, проходя по коридору мимо психотерапевта, задерживаюсь.
– Как вы полагаете, Доктор Дандлдорф, в этом мире есть справедливость?
– Да, Тимми. Не во всём и не всегда, но по большей части есть.
Я с улыбкой киваю, убеждаясь в одном: прогресса у неё нет от слова «совсем».
Глава 38. Саранча, Крокус и потеря фокуса
Я считаю, учиться дома – ещё отвратительнее, чем ходить в школу.
– Мне не нравится домашнее обучение, – заявляю я.
– Тебе же хуже, – отзывается мама, раскрывая учебник математики.
– А как быть, если ты выйдешь на работу?
– Не знаю, Тимми. Но пока что работы у меня нет, и меньшее, что я могу сделать, – это обучать тебя на дому.
Так что теперь каждый день мы проводим за уроками по три часа.
И это самые тяжкие три часа в моей жизни.
Отвлекаться – нельзя. Предаваться мечтам и витать в облаках – нельзя. Моё агентство приходит в упадок, а я бессилен что-либо сделать.
И всё потому, что мама насела на меня, как саранча на кукурузное поле.
– Не могла бы ты чуточку отодвинуться?
– Тимми, сосредоточься.
– Да уж, никогда не думал, что буду с тоской вспоминать своего прежнего педагога, Фредерика Старикана Крокуса, – замечаю я.
– Да брось, – морщится мама, – ты никогда не любил мистера Крокуса. А он на дух не выносил тебя.
Верно.
Пребывание в моём обществе нанесло Старикану Крокусу такую глубокую душевную травму, что он до сих пор шлёт мне открытки из того места, куда удрал.
В сравнении с нынешней жизнью прошлое кажется мне прекрасной грёзой.
То было время, когда передо мной открывалось будущее.
Мне принадлежал весь мир. Увы, этот мир я потерял. И проиграл дело о пропавшем глобусе.
– Выше нос, Тимми, – говорит мама, забирая из ящика пачку писем. – На сегодня мы справились. Гляди-ка, это тебе.
Я беру в руки конверт.
И вижу, что письмо – от предполагаемого киллера.
Я бросаю конверт в мусорное ведро.
Потому что мне всё равно.
Меня не волнуют всякие там письма.
Как и наёмные убийцы.
Как и работа детектива.
Прощай, прежний мир.
Прощай, ещё один символ славы забытых дней.
Глава 36. Снова торчу в Санта-Маринаре с Тукас-блюзом в голове
– Вот, забрал у Скримшо, – сообщает Ролло. – Они собирались выкинуть твою деревяшку.
В руках у Ролло – Тапиоковый Я.
– Очень мило с твоей стороны, – бесцветным голосом отвечаю я. – Можешь оставить себе. Для костра сгодится.
Ролло наклоняется ко мне и спрашивает:
– Давно ты там лежишь?
– Несколько дней. Или месяцев. А может, несколько лет… Кто знает?
– Всё хочу спросить: что твои мама и двоюродная бабушка сказали насчёт попугая? Сильно ругались?
– Вообще ничего не сказали.
– Гм, странно.
– Что странного? Может, они решили, что я и без того достаточно настрадался.
– Я слыхал, тебе на этой неделе снимают гипс, – меняет тему Ролло. – Хорошая новость.
– Угу.
– А Молли Москинс все уши мне прожужжала о тебе. Она страшно расстроена, что ты не идёшь на бал.
– Угу.