Дневник «Эпик Фейл». Куда это годится?!

– Кстати, не знаю, интересно тебе или нет, но я тут выяснил насчет Сам-Знаешь-Кого. В общем, через забор от тебя живут её дедушка с бабушкой. Она временно у них, потому что…

– Ролло, – перебиваю я.

– Что?

– Меня это не волнует.

– Да ладно, прекращай. Ты сам на себя не похож. Сейчас попробуем улучшить тебе настроение. – Взгляд Ролло падает на Тапиокового Меня. – Давай вознесём Тапиокового Тимми на должную высоту! Хочешь, посажу его на спину твоего слона?

– Валяй, – равнодушно отвечаю я.

– Сейчас мы это сделаем! – восклицает он.

Тукас пытается поднять тяжёлую деревяшку над головой и… теряет равновесие.

В результате слон теряет свой тухес.

Глава 40. Полное затмение сердца

Нерешённым остался лишь один административный вопрос, так что я приступаю к его решению.

– Начинаем слушания по делу о дисциплинарной ответственности медведя, – объявляю я Совету директоров. – Прошу директора по этике зачитать обвинения.

Директор по этике (я) зачитывает обвинения:

– Пункт первый. Сознательное поедание попугая по имени Торпеда Боб, принадлежащего моей двоюродной бабушке.

– Возражения имеются?

Возражений не имеется, рук никто не поднимает. Места в Совете директоров пустуют. Уже давно.

Потому что Эпик уволился из агентства.

Моё обращение с ним после того случая с попугаем настолько выбило медведя из колеи, что он решил покинуть корпорацию.

Я меняю повестку дня и ставлю на голосование последний вопрос:

– Кто за то, чтобы спросить у большого и глупого арктического животного, не желает ли он, несмотря на все свои большие и глупые арктические ошибки, ну, это… вернуться в агентство?

Обвожу взглядом зал заседаний. Одна рука поднята.

Глава 41. Молодчина, Уинстон, хорошо сказал!

Если потерял надежду, найди её.

Тимми Фейл

Я просыпаюсь от мужского голоса, который кричит мне в ухо:

– НИКОГДА НЕ СДАВАЙТЕСЬ! НИКОГДА НЕ УСТУПАЙТЕ! НИКОГДА-НИКОГДА-НИКОГДА – НИ в ЧЁМ: НИ в ВЕЛИКОМ, НИ в НИЧТОЖНОМ, НИ в БОЛЬШОМ, НИ в МАЛОМ![6]

Открываю один глаз. Вижу двоюродную бабулю.

– Ты что делаешь? – спрашиваю я.

– А ты что? – в свою очередь задаёт вопрос она.

– Пытаюсь спать.

– А я поставила пластинку. – Тётя показывает на вращающийся чёрный диск. – Это Уинстон Черчилль, – поясняет она, – твой кореш.

Я зарываюсь головой в подушку.

– Дай поспать, а?

– Хорошо, спи. Но сперва послушай ещё одну речь. На этот раз мою.

Тётушка отключает проигрыватель.

– Тимми, я хочу сказать тебе нечто такое, чего никогда не говорила твоей матери. Я всё ждала, что однажды она придёт ко мне и попросит денег. Но, дай ей бог здоровья, она этого не сделала. Поэтому я признаюсь тебе. – Бабуля с довольной улыбкой замолкает.

– Ты о чём? – не понимаю я.

– Я на мели, – говорит она.

– На мели? Как это?

– У меня нет денег.

– Что значит «на мели», я и сам знаю. Я про другое: как такое может быть? Ты ведь живёшь в шикарном гарбанзном особняке.

– Тимми, гарбанзо – это сорт бобов. Хотя ты прав, странно об этом говорить. И немножко неловко. Короче говоря, перед смертью твой двоюродный дедушка вложил все средства в трастовый фонд. Разбираться в том, что это такое, тебе не обязательно. В общем, особняк мне не принадлежит. Да, я имею право в нём жить, но он не мой. То есть я не могу его продать. Ни дом, ни обстановку – ничего.

– А зачем дядя Густав так поступил?

– О, это длинная история. В общем, я давно живу на собственные сбережения, и этого едва хватает, чтобы содержать дом. – Тётушка присаживается на краешек моей кровати. – Вот и не могу купить себе новую машину или установить кондиционер.

Я на секунду задумываюсь.

– И поэтому твой садовник сказал, что ты не всегда ему платишь.

– Бинго, – грустно произносит тётя.

– Да, так его зовут.

– Нет, я имела в виду «в точку».

– Бинго попал в точку?

– Забудь.

Я сажусь в постели.

– И ты так спокойно относишься к тому, что дядя оставил тебя без денег?

– Не то чтобы спокойно, но… Гораздо больше меня напрягает членство во всех этих дурацких фондах. Это тоже было волей дяди Густава. Я сдуру согласилась занять его место.

– Скучно, да? – сочувственно спрашиваю я.

– Уф-ф, – вздыхает тётушка. – Думаешь, в школе тоска? Попробовал бы ты три часа кряду слушать, как обсуждают ставку дивиденда от инвестиционных вложений!

– Эта участь хуже смерти, – комментирую я. – Странно, что ты не сделалась злой и язвительной.

– Злой и язвительной? Мне некогда злиться! у меня есть мечта. Любимое дело. Почти как у тебя – то есть у прежнего тебя.

– Ты про эти штуки на колёсиках?

– Они самые. Знаю, моя идея кажется смешной и глупой, но ведь так всегда бывает с мечтами. И мне плевать, что скажут, потому что это моя мечта. И она останется моей, даже если я не продам ни одной пары бум-бум-роликов.

– Это несправедливо! – сетую я.

– Что именно?

– Несправедливо, когда тебя лишают заслуженной награды.

– Ох, Тимми…

– Можешь мне поверить. Так устроен этот мир.

Тётя вздыхает.

– Послушай, Тимми, я знаю: ты сделал вывод, что в жизни нет справедливости, а окружающие пытаются убедить тебя в обратном.

– Ты тоже?

– Нет. Я считаю, ты прав.

– Правда?