Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

В письменном заявлении Собору Астров просит выяснить для всеобщего сведения это недоумение и удостоверяет, что „представители Церкви не были извещены о месте и времени похорон“, что святыни Кремля, собора Казанской Богоматери, храма св. Василия Блаженного, часовни Иверской Богоматери составляют святыни Русской Церкви, и поэтому погребение православных христиан при этих святынях требовало предварительного разрешения Церкви, но такое разрешение не испрашивалось, почему Церковь и не давала своего благословения на погребение своих чад под сенью этих святынь. Что касается заупокойного богослужения, и т. д.[178], Собор пока не вынес никакого решения, ожидая дальнейших переговоров митрополита Платона с большевиками относительно состоявшихся похорон.

16-го ноября получен от Военно-революционного комитета след[ующий] ответ: Постановление Собора следующее[179].

В политике и в общественной жизни — беспросветная тьма и бездонная пропасть, в которую стремглав летит моя родина, именуемая Россиею. Она стоит перед угрозой не то раздела, не то новой войны на Востоке, при полном позоре со стороны Европы. Более трех лет войны, взявшей миллионы человеческих жертв и миллиарды денег, долгие лишения всего народа, напряжение всей страны, и в результате мировой позор, полное разорение и клеймо предателей, которое не смоют века истории… Большевистский главнокомандующий поручик Крыленко вступил в сепаратные мирные переговоры с немцами*, и 19-го числа начнутся эти переговоры…

Всего можно было ожидать, но только не предательства со стороны России. Напротив, за всю свою историю Россия скорее страдала от излишней доверчивости и чрезмерного благородства: она часто вступалась за чужие интересы, она ввязывалась в войны, которые не обещали ей никаких выгод, кроме славы, но она никому не изменяла, и ее народу никто не смел бросить упрека в политической нечестности. И вдруг Россия, выброшенная за борт, лишенная права на международное общение, сжимается в своих пределах к Волге, отрезанная от морей, — Россия, которая не посмеет подать голос даже в ту минуту, когда ее начнут делить на части, как когда-то делили обессиленную внутренними раздорами Польшу. Неужели мы, и вообще — славянская раса — только полоз для германцев?.. Мы обесславлены, обессилены, втоптаны в грязь, унижены и не можем открыто смотреть в глаза нашим союзникам. Нас продали и предали…

Пятница. 17-е ноября. Утром и вечером пленарное заседание Собора под моим председательством. Окончен обсуждением доклад моего Отдела о правовом положении Церкви в государстве*. Хотя и спорили три заседания, но он принят в редакции Отдела. Собор благодарил меня и докладчиков — П. И. Астрова, профессоров Мищенко и С. Н. Булгакова. Конечно, на наш доклад нужно смотреть только как на desiderata[180]. Государство установит свои отношения к Церкви, и по-видимому, на иных основах, чем мы проектируем, т. е. не на союзе, а на полном отделении Церкви от государства.

На вечернем заседании прошла резолюция Собора политического характера — о мирных переговорах большевистского правительства с Германией 19-го ноября*[181]. Я очень боялся, что на эту злободневную тему пойдут прения политического характера, так нежелательные на Церковном