Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

27-е — 28-е ноября. Понедельник — вторник. Два дня пленарное заседание Собора* под моим председательством. Продолжение обсуждения прежнего доклада. Слишком много говорят, и без толку, несмотря на то, что я останавливаю. Сердятся, но не очень, — чувствуют, что я прав.

В стране идет гражданская война. Все внимание и упование устремлены на Дон, откуда ожидается спасение России*. Против казачества, возглавленного Калединым* и неуловимым Корниловым, бежавшими из Быховской тюрьмы*, направлена большевистская карательная экспедиция, от результата которой и зависят, быть может, и судьбы нашей измученной и опозоренной родины. Достаточно привести сегодняшние телеграфные сведения: «Бой под Белгородом. Поздно ночью в Харькове получены сведения, что под Белгородом завязался бой между местными войсками и ударными (корниловскими) эшелонами. Исход боя пока неизвестен». «Сражение началось рано утром. Большевистские полки, в которые входили прибывшие из Петрограда с броневиком матросы, красногвардейцы и пехотинцы, при поддержке Харьковских войск вступили в бой с эшелонами ударных батальонов. Сражение носило крайне ожесточенный характер. Продолжалось весь день и всю ночь. Число раненых и убитых громадно. Исход боя неизвестен». Не Божие ли это наказание? Не ослепил ли Господь наши очи, вследствие чего мы в темноте идем друг на друга, вместо того чтобы исполнять свой долг в борьбе с врагом. Нет! Мы предпочитаем бежать от него и взаимно убивать друг друга.

Сегодня должно было открыться Учредительное собрание, на которое возлагается столько упований. Большевики стараются сорвать его. По всей вероятности, открытие его будет отложено.

Среда. 29-е ноября. Пленарное заседание Собора* под моим председательством. Первую половину его почтил своим присутствием Святейший Патриарх Тихон. Прибыл он ровно в десять часов, и членов Собора вначале было мало. По этому поводу, ввиду вообще запаздываний соборян, я высказал слово укоризны, которое принято было как должное, что они и выразили одобрением: «правильно».

Настоящий день памятен для меня, так как на сегодняшнем заседании оглашено о возведении меня в сан митрополита, по представлению Собора. Насколько раньше я уже слышал, в виде каких-то неопределенных слухов, что соборяне подали или подают заявление в Собор о возведении меня и архиепископа Антония, как кандидатов на патриарший Престол, в сан митрополита. Оказалось, что это правда. Подано было заявление за подписью около сотни соборян Патриарху Тихону, который решил провести этот вопрос через Синод, как способ пока более удобный и целесообразный.

Вчера было заседание Синода, на котором мы и возведены в сан митрополита. Кроме того, сам Синод избрал еще трех митрополитов: Иакова Казанского, Агафангела Ярославского и Сергия Владимирского. Последние два состоят членами Синода. Таким образом зараз народилось пять белых клобуков. Но мне отрадно, что я получил это звание от Священного Собора, как знак его внимания к моим посильным трудам. Должен сказать, что я действительно всего себя предал Собору и в качестве председательствующего ношу на себе все тяготы. Для личных дел у меня положительно нет времени. Ежедневно по два заседания — с утра до позднего вечера: с десяти до двух и с пяти до девяти, не считая времени на путешествие туда и обратно, что совершаю преимущественно пешком. Я не пропустил ни одного заседания со времени открытия Собора — ни Пленарного, ни отделов, ни Соборного совета. Я ни разу не брал отпуска. Пишу это не для самовосхваления. А во имя правды и на память самому себе.

Когда секретарь в присутствии Патриарха объявил постановление Синода по поводу заявления Собора, то весь Собор троекратно по три воспел: άξιος. После этого Патриарх приветствовал, а я ответил краткою речью*, в которой между прочим высказал, что радует меня не титул, ибо я хорошо знаю слова Григория Богослова, который говорил, что епископам нужно отличаться не титулами, а — добродетелями; что радует меня не перемена цвета головного убора, а радует любовь и внимание соборян, целующих если не дела мои, то намерения; что внимание их есть — честь для меня или, что то же, доброе имя, забота о котором составляет долг всякого человека. В подтверждение этого привел слова Сирина о добром имени, Христа и апостола Павла, который говорил, что лучше смерть, чем кто испразднит его похвалу, и также — «честию друг друга творяще»*. В ответ на это воспели многолетие. Кстати сказать, по поводу моей речи о чести были у меня маленькие пререкания с моим собратом — новым митрополитом Антонием, который говорил, что понятие чести есть языческое понятие, что-де это только в семинарских учебниках честь рассматривается как доброе имя. Но на это я посмотрел только как на одну из частых, к сожалению, аберраций в воззрениях Преосвященного.