Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

Полученный мною Указ Синода гласит следующее: «Св[ятейший] Правит [ельствующий] Синод Российской Православной Церкви слушали: предложенное Святейшим Патриархом Московским и всея России Тихоном заявление членов Священного Собора Православной Российской Церкви о возведении в сан митрополита товарищей председателя Священного Собора — Вашего Преосвященства и Преосвященного Харьковского Антония, бывших в числе кандидатов на Патриарший Престол. Приказали: Выслушав о значении заявления, Св. Синод, во внимание к высокополезному для Православной Церкви святительскому служению Вашего Преосвященства, определяет: возвести Ваше Преосвященство в сан митрополита с предоставлением Вам права ношения белого клобука и митры с крестом, о чем Ваше преосвященство уведомить указом. Ноября 29 дня № 9914».

Слава и благодарение Богу за милости Его к моему недостоинству.

После заседания приветствовали меня соборяне — преосвященные, клирики и миряне.

Четверг — пятница. 30-е ноября — 1-е декабря. В оба дня пленарное заседание Собора*. Наконец окончилось обсуждение доклада о правах Патриарха. В сущности, приняты положения Отдела. А между тем — сколько было речей, большею частью бесплодных. Да! Мы находимся еще в периоде говорения, а не делания. А что делается теперь по всей стране!? Учредительное собрание, на которое возложено столько упований, еще не открыто. А между тем членов его, по преимуществу кадетов, объявленных большевиками в качестве врагов русского народа, арестуют*. На юге идут бои между своими. Повсюду разбои, грабежи, убийства. В эти сумрачные и жестокие дни неотвязчиво пытает нас все одна и та же мысль. Погибла Россия или, быть может, ей еще не заказаны пути к спасению? Что такое мы? Неужели мы только навоз, годный для удобрения? Эта загадка невыносимо мучительна. Вместо трезвого творчества, вместо верных ударов по старому, обветшавшему ярму мы присутствуем при разгуле диких страстей, при не знающем пощады всеобщем погроме. Разиновщина и пугачевщина бледнеет пред событиями 1917 года, охватившими не один угол Империи, а всю Россию. С детства врезавшиеся нам в память главы «Капитанской дочки» теперь неотступно пытают нас своими жуткими образами. Пугачевские казни в Белогорской крепости седьмой главы пушкинской повести стали общерусским «бытовым явлением». Ежедневно читая о расправах над офицерами и генералами, разве не чудится нам исступленный крик жены русского офицера: «Не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!» Боже мой! Что же такое Россия? Где же тот великодержавный народ, который создал свою национальную культуру, внесшую в общечеловеческую сокровищницу творчества свой ценный вклад? Ведь он топчет свои национальные сокровища, мы с ужасом сторонимся его исступленного взора. Неужели этот взрыв диких страстей не схлынет? Неужели он не поймет окружающего его ужаса? Неужели не наступит час отрезвления? Да! Может быть и наступит, но будет уже поздно. Тело единой России будет добито раньше, чем пробьет этот час пробуждения. Победа Германии несет русскому народу великие бедствия… Одна должна быть молитва: «Господи, спаси нас, погибаем!».

Сегодня, в пятницу, с пяти до восьми вечера происходило соединенное заседание Синода и Соборного совета под моим председательством по вопросу о так называемых в бюджете титулах, по которым происходят ассигнования из государственного казначейства в связи с соборными реформами в деле церковного управления. Таким титулом для духовного ведомства до сих пор был «Святейший Синод», а теперь, по принятой Собором реформе, вместо этого дела — «Священный Синод, Высший Церковный Совет, Патриарх», в новом составе. Не придерется ли, так сказать, Правительство, — хотя его теперь и не существует, — к этому и не лишит ли духовное Ведомство ассигновавшейся до сих пор суммы в тридцать миллионов. Вопрос вращался около правового значения наших реформ. В результате пришли к заключению, что ввиду того, что у нас теперь нет правительства, отложить вопрос о выборе в новый состав Синода и Церковного Совета до будущей сессии, когда так или иначе выяснится наше политическое состояние.

Сегодня я перебрался наверх, в митрополичьи покои, в помещение, занимавшееся до сих пор митрополитом Киевским Владимиром, который недавно отбыл в Киев. До сих пор, с памятного 27-го октября, я жил внизу, в миниатюрной келлии. Теперь предоставлено мне пользоваться всем митрополичьим помещением. Рядом со мною помещение Патриарха. Теперь я часто вижусь с ним в бытовой, домашней обстановке. Удивительно прост, добр, обходителен, благодушен. Но как будто этих качеств для Патриарха, как возглавляющего Русскую Церковь, мало. Нужны бы еще и другие качества… Может быть, они и есть, но пока еще не проявились.