Дневник школьника уездного города N

Молоко выливается в большую кастрюлю и подогревается на среднем огне. После нагревания в него добавляется измельченная марихуана. Далее молоко с марихуаной варится до закипания. Обязательно необходимо постоянно помешивать, чтобы молоко не подгорало. После закипания огонь убирается до минимального, а молоко в кастрюле варится еще тридцать минут, после чего в него добавляется сгущенка, сахар и сливочное масло. Полученная смесь варится еще двадцать-тридцать минут, в течение которых нельзя позволить молоку сильно загустеть. Затем с помощью марли манага процеживается в отдельную тару, туда же отжимаются остатки соцветий. После остывания напиток готов к употреблению.

Мы выпили. Ничего не произошло. Авдей, разочарованный отсутствием эффекта, предложил прогуляться. Он надеялся найти кого-нибудь, у кого можно было бы стрельнуть денег. Нам понравилась его идея, но у пивного ларька никто не подвернулся. Мы прослонялись по темным пустым улицам около получаса, и как-то само собой вышли к заброшке. Время перевалило за десять ноль-ноль – купить алкоголь шансов не осталось. Разозленные Авдей с Тарасом принялись громить старый наполовину сгнивший дом. Они вырывали рамы с оконных проемов, выламывали доски из стен и скидывали все эти деревяшки в центре первого этажа рядом с лестницей.

В отличие от гашиша манага вставляет не сразу – надо подождать около часа. Кроме того, сложно рассчитать нужную дозу. Чаще всего распитие начинается с небольшой порции, примерно по сто грамм, и добавляется каждый час по мере наступления прихода. Я тогда этого не знал…

Я обнаружил себя с особым остервенением расшатывающим перила лестницы. В шаге от меня Игорь, непонятно где найденным ломом, крушил толстые перегородки между комнатами. В отдалении Сева прыгал на длинной доске. Авдей и Тарас продолжали разбирать стены.

Здесь в моей памяти все смешивается. Не знаю, что действительно произошло, что навеяно наркотическим трипом, а что породило мое собственное воображение под влиянием последовавших событий. Даже само время будто уплотнилось – классические законы физики перестали работать. Оно искривлялось, комкалось и скрючивалось – его будто перекосило сколиозом четвертой степени. Какие-то далекие события из детства, как, например, когда мы с Костей, напившись пива, звонили во все подряд квартиры и убегали, вдруг вклинились в эту ночь, и мне казалось, что это было не два года назад, а происходит прямо сейчас. Авдей с Тарасом, наоборот, перемещались дальше в прошлое, и не сейчас, а тогда, два года назад, громили какой-то странный дом, в котором все мы: и Авдей, и Сева, и Игорь, и Костя, и Леша, и Леня, и Вадим, и Дима с Мишей – все, кого я когда-либо встречал за семнадцать лет, бегали по этому дому, и как будто кто-то догонял нас, и нельзя попасться ему, потому что тогда, тогда, тогда… А потом со второго этажа спустился мой предыдущий отчим, и я схватил горящую головешку, и размахивал ею перед собой, чтобы он не подходил, и клялся, что если еще хоть раз увижу его, то довершу начатое, и он не отделается одним разодранным ухом…

Не знаю, кто поджег дом. Помню только, как красный язык пламени яростно вцепился в остатки лестницы. Потом я снаружи – огонь внутри. Красные точки вылетают из пустых оконных проемов первого этажа. А на втором – в темном окне застывает силуэт бомжа. И я точно помню, как посмотрел на всех четверых стоявших рядом со мной: Авдей, Тарас, Игорь, Сева – они тоже его видели. Я понял это по выражению ужаса на их лицах. По страху в глазах. По отвращению, с каким они учуяли запах горящих волос, потому что и я его чуял.

В ту ночь дом сгорел дотла. Если пожарные и приезжали, то только утром, когда от него ничего не осталось. Но, скорее всего, их не вызывали. Дом стоял на отшибе. Никто не обращал на него внимания. А потом… Потом всем стало не до него… Пандемия китайской заразы добралась и до нас. Вскоре город закрылся на карантин. Я его почувствовал не сразу. До меня только теперь дошло: мир переживает легкую версию апокалипсиса. У меня он был свой.

Странно, что в то утро обошлось без похмелья. Видимо, оно вмазало по мне позже. В голове, тихо посвистывая, гулял ветер. Мысли выдуло, а вместе с ними и умение говорить. Я молча озирался по сторонам и долго не мог понять, где я, кто я, и самое главное – зачем я нужен. То есть, конечно, я знал, что проснулся у Тараса на даче – сам он, не моргая, с вытаращенными глазами сидел напротив на заблеванном диване – знал я и то, что мне нужно бежать домой, но я не мог отыскать во всем этом хоть каплю смысла.

Под ногами плашмя растянулся Сева с голым надутым животом и широко раскрытыми глазами. Уставившись куда-то под диван, он не двигался с места. На кресле, скрюченный, бесформенный, как эмбрион, лежал Авдей. В окне торчало солнце. Свет от него тянулся по всему первому этажу, как густое дымное марево. На низком гостином столике, ровно посередине, торчала пустая бутылка из-под молока.