Дневник школьника уездного города N

Саша присылала селфи с подписями, типа «а я снова в строю» или «выздоравливай скорее». На некоторых над ее плечом мелькала физиономия Миши. На одной фотке, на которой Саша снимала себя на фоне исписанной школьной доски, я разглядел спину сидящей за первой партой Ани.

А сегодня мама погнала меня в школу. Я попытался вяло сопротивляться, но «раз нет температуры, нет и больничного». Унылый, я поплелся на уроки. Такого острого нежелания идти в школу у меня не было с сентября. Я будто продирался сквозь плотные слои атмосферы и потихоньку сгорал сантиметр за сантиметром, так что даже воздух вокруг красился в причудливые тона…

Мне вспомнилось, как мама привела меня в школу в первый раз. Над центральным входом низенького одноэтажного здания тянулась лента алого цвета, на которой золотистыми буквами значилось что-то типа «добро пожаловать!» или «приветствуем наших первоклассников!» – до мельчайших подробностей не помню, но там точно была какая-то оптимистичная херня, и никто – ну совершенно никто – не удосужился предупредить, чтобы все мы, те, кто, выстроившись в линию, прятал испуганные глаза за здоровенными букетами цветов, оставили надежду здесь, по эту сторону школьных дверей, ибо впереди нас ждали обязательные девять кругов, а для самых отчаянных грешников – одиннадцать и жуткий финальный босс с именем из трех букв – ЕГЭ.

На самом деле в детстве я хотел в школу. Уже лет в пять упрашивал родителей отвести меня туда. И первые несколько лет даже с удовольствием учился. Наверное, потому что всю программу я проходил дома заранее, сам или с мамой, особенно когда речь касалась каких-нибудь гуманитарных предметов. Помню, как меня удивляло, что некоторые дети в школе не только ничего не знали про географию, историю, биологию, но и не хотели знать. «Зачем?» – спрашивали они. «Да потому что интересно!» – отвечал я. Они меня не понимали, а я не понимал их.

Конечно, потом, как у всех, школа осточертела: мне стукнуло тринадцать, меня накрыла инверсия полюсов – поменялись местами черное и белое, хорошее и плохое, все, чему учила мать, типа «слушайся старших, не обижай младших» казалось неправильным, потому, если взрослые сами ни хрена не знают, с чего они решили, что могут учить меня…

Каким-то образом я дотянул до девятого, и даже перешагнул в десятый. И вот теперь я здесь – сижу с Димой за второй партой третьего ряда, спереди – Аня, сзади и с краю первого ряда – Саша.

В первую половину дня наше с ней общение почти свелось к нулю. Сначала она закидала меня упреками, типа пока она болела, я не удосужился ее навестить, мало проявлял сочувствия и все такое. Потом надула губки и вертела собранными в хвост волосами. Сам я ходил хмурый – наверное, сказывалась болезнь – мне совершенно не хотелось ни с кем общаться. Может, поэтому, когда Саша обиделась, я вроде как даже ощутил облегчение – можно было замкнуться в себе, повесить огромный несшибаемый замок и на все попытки заговорить со мной словами «кто вы такие – я вас не звал» мягко посылать куда подальше.

Вокруг Саши крутился Миша. Он все время сыпал шутками и выглядел как истинное олицетворение жизнелюбия. Я искоса поглядывал в их сторону и думал, что вчера в мое отсутствие у них было достаточно времени, чтобы насладиться друг другом. От подобных мыслей по венам разливался горький яд – меня всего передергивало, а в глотке снова жгло горечью, будто простуда вернулась и два дня полоскания и таблеток пошли насмарку.

Несколько утренних перемен между уроками я держался подальше от Саши и Миши. Причем без усилия с моей стороны – между нами словно ненадолго возникло невидимое поле, как аномалия «Трамплин» в «Сталкере», которая отбрасывала меня при приближении к Саше.

С другой стороны, краем глаза я все время замечал красную кофточку Ани – мне нестерпимо хотелось подойти к ней – сам не знаю зачем. Подсесть за парту, что ли. Выгнать оттуда Арину и сесть самому. Или просто хоть минутку постоять рядом… Без слов, без всяких попыток заговорить – просто находиться как можно ближе.

Раздираемый противоречиями, будто привязанный за руки к двум разъезжающимся в противоположные стороны лошадям, я не знал, что делать, и поэтому не делал ничего. Когда после звонка на перемену, весело галдящий поток вымывало из класса, я тупо оставался на месте, бездумно и слепо листая ленту Инстаграма или шаря по каналам телеги, или забрасывал на спину рюкзак и молча среди последних перебирался в класс следующего урока.

После большой перемены Саша сменила гнев на милость. Она вскочила на парту прямо передо мной и ошарашенным Димой, словно наездница в седло на конных соревнованиях. Димины тетрадки смялись. Ее руки оказались на моих плечах. Она соскользнула мне на коленки и радостно заявила:

– Ну ладно! Я тебя прощаю.