Вышел в приемную Григорий Иванович и позвал меня к себе. Стал говорить о «Соловьиной ночи», что там помимо личного влечения нужно проложить какие-то социальные мостики и что второму театру вряд ли следует ее ставить. Спрашивал о пьесе Арбузова «Счастливые дни несчастливого человека», как она мне. Я сказала, что не до конца ее понимаю, но вообще интересно. О «Колобашкине», он видел его накануне, и ему не понравилось, не понял, о чем. Я сказала, что для меня в образе Ивчикова — развенчание рыцарства на час, да и рыцарства-то, выдуманного самим героем, а потом — оправдание подлости своего существования. Владыкин подхватил: «Вот-вот, и автор то же самое говорит». Я: «Ну, мы же не сговаривались». Владыкин: «Да-да, и зал принимает хорошо, может, мне уже из-за возраста не все близко. Во всяком случае, разговор может идти лишь о художественных недостатках, а не об идейных». Поговорили вообще о сложности жанра комедии. Потом Григорий Иванович, почти извиняясь, сказал, что вот, мол, существует мнение, что руководство — я, Тарасов — поддерживаем спектакль «Джон Рид» вопреки объективной оценке. И стал рассказывать, как он выступал в Малом театре на собрании, где сказал, что надо очень работать над пьесой, что стихи очень слабые, а Мекехин (парторг) и еще кто-то бросили реплику: «А нам стихи нравятся», и тем самым сняли эту тему. В общем, он пытался и, как сам говорит, волновался, выступил на троечку, но честно. Вспомнили о Корнейчуке — «Мои друзья», он видел спектакль, но о нем просто даже говорить не стали, так как, собственно, не о чем. В общем, пообщались очень «мило» и, так сказать, при полном взаимопонимании.
Вернулась на Неглинную. Долго ждали Маркова, который опоздал на час, но все-таки приехал. Встречу организовали для повышения нашей «квалификации». Говорил Павел Александрович хорошо, умно, полезно, хотя «америк не открывал».