Последние изменения отражают общую тенденцию, которая меня тревожит. Я задаюсь вопросом, хочу ли оставаться в системе, где интересы Бюро стандартизации образования, работы с детьми и навыков стоят выше интересов учащихся, где результаты экзаменов важнее формирования характера, любви к учебе и всестороннего развития, а уровень стресса учителей, взлетающий все выше и выше, не интересует ни школьную администрацию, ни политиков. Учительство до сих пор приносит мне радость, но это случается все реже.
Уши
С тех пор как занял руководящую позицию, я стал реже вести уроки, но чаще иметь дело с запросами, жалобами и проблемами. Честное слово, моменты, делающие мой день лучше и напоминающие, зачем я вообще пришел в эту профессию, всегда связаны именно с преподаванием.
Я веду урок в не слишком способном, но зато полном энтузиазма тринадцатом классе. Мы проходим «Рассказ батской ткачихи» из «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера[38]
. Я намеренно использую местоимение «мы», потому что среднеанглийский язык находится за пределами моей зоны комфорта. Получается, что мы изучаем произведение вместе с ребятами.Мы доходим до момента, когда ткачиха рассказывает о Мидасе.
– Что вы знаете о царе Мидасе? – оптимистично спрашиваю я.
– По-моему, все, к чему он прикасался, превращалось в золото, – отвечает один из учеников.
– Замечательно! – говорю я.
Поднимается еще одна рука.
– А еще у него были жопные уши! – говорит он.
Наступает смущенная тишина.
– Что у него было?
– Я вполне уверен, что у него были жопные уши.
После небольшой паузы я спрашиваю:
– Ты имел в виду ослиные уши?
Вчера вечером я прочитал в интернете, что у Мидаса действительно были уши, но только ослиные. Он получил их от Аполлона в наказание за то, что назвал кого-то лучшим музыкантом, чем бог света.
До ученика доходит, что именно меня смутило, и он начинает смеяться, а затем самым снисходительным тоном объясняет:
– Сэр, это вы на севере говорите «осел», а мы на юге – «жопа»[39]
!Исключение?
Ученик, которого ударили ножом, полностью восстановился. У него была относительно поверхностная рана ноги. Гораздо больше проблем возникло с мальчиком, совершившим нападение. Мы, как школа, должны определить, как с ним поступить. Этот ученик никогда ранее не попадал в неприятности в школе, и у него не было приводов в полицию. Он прилежно учится. Что же побудило его принести нож в школу и ударить им другого мальчика?
Оказалось, что пострадавший и нападавший играли вместе с другими ребятами, как вдруг соревновательный дух перешел допустимые пределы, и мальчики начали драться. Тот, кого ударили ножом, спровоцировал драку. Напавший заявил, что его действия были самозащитой.
Эта ситуация стала темой бесстрастных обсуждений на собрании администрации школы. Мы должны решить, нужно ли навсегда исключить из школы нападавшего мальчика. В нормальной ситуации это даже не обсуждалось бы, но все осложняет тот факт, что изначально потерпевшим был он. Я понимаю, что в реальной жизни «нормальной ситуации» не бывает. Количество оттенков серого безгранично, и такие решения всегда тяжело принимать.
Все еще усложняется и тем, что отец нападавшего приходил в школу и умолял сотрудника, вышедшего поговорить с ним, не исключать его сына. Он сказал, что он хороший парень и что судьба любого темнокожего подростка, вылетевшего из школы, предрешена.
Конечно, он прав. Исследования показывают, что учеников афрокарибского происхождения в три раза чаще, чем других детей, навсегда исключают из школ и более чем в два раза чаще временно отстраняют от занятий. Еще есть тесная связь между учениками, исключенными из школы, и нападениями с ножом, совершенными молодыми людьми. Эти проблемы сложны и многогранны, но факт остается фактом: исключенные из школы в два раза чаще имеют при себе нож, чем их сверстники.
Эта статистика шокирует, но я не считаю ее удивительной: всем известно, что происходит с исключенным из школы ребенком. Если повезет, он может перевестись в другую школу. В идеальном мире он начнет жизнь с чистого листа, забудет о своих проступках и ухватится за возможность добиться успеха в жизни. Я уверен, что это случается, но, к сожалению, очень редко. Обычно это травмированные молодые люди с особенными социальными и эмоциональными потребностями. У них часто бывает сложное детство, и они сталкиваются с вещами, которых дети видеть не должны. Из-за страха, неуверенности в себе, травм или злобы они не всегда могут устанавливать нормальные отношения со сверстниками, и им кажется, что единственный правильный вариант – это первыми нападать на одноклассников, учителей или систему. Такое поведение неприемлемо в любой школе, поэтому их снова исключают.