Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Подъехал генерал Любавин с Поповицким, за ним шла наша третья сотня Ловцова и 1-я сотня Аргунского полка подъесаула Шунгеева. Я предложил занять третьей сотней остроконечную сопку, что была правее седловины, где Черкесов удерживал наступление японцев на наш правый фланг. Необходимо было также осветить долину вправо до ее конца и оставить там заставу для предупреждения обхода нашей позиции. Мои предложения были приняты, и я приказал Ловцову выслать один взвод на заставу, а с тремя остальными въехать на сопку в конном строю, возможно, выше, и спешиться только тогда, когда подниматься верхом больше нельзя. Важно, чтобы спешенная часть не была слишком утомлена подъемом на гору, иначе ее огонь не был бы действительным. Я опасался, что эту сопку займут японцы, и тогда пришлось бы их выбивать или самим отступить правым флангом, потому что оттуда обстреливалась вся долина, ведущая к нашей позиции.

Вместо того чтобы в точности исполнить мое приказание, Ловцов спешил казаков слишком рано, у деревни, и стал подниматься под огнем неприятеля, не воспользовавшись лощиною, где они были бы в мертвом пространстве. Лезли казаки минут десять, а мы с нетерпением ждали, когда они взберутся наверх. Наконец, первые появившиеся на гребне открыли огонь, к ним присоединился Черкесов со своим взводом. Недолго держались наши на этой сопке: японцы стали обстреливать ее жестоким огнем, и казаки начали спускаться вниз, сперва поодиночке, потом последовали за ними остальные. Генерал Любавин и полковник Российский выходили из себя и не могли понять, отчего была покинута такая выгодная позиция. В этих случаях лучше всего выслать на поддержку свежую часть, возвратить же обратно спустившихся было бы бесцельно: изнуренные вторичным подъемом, они не были бы способны дать отпор неприятелю. Ловцов присоединился к сотне Шунгеева, занимавшей гребень холмов с нашей стороны, откуда был хороший обстрел теперь и в случае занятия неприятелем остроконечной сопки.

В это время на нашем левом фланге первая сотня перешла в наступление. Перебегая с одной позиции на другую, Энгельгардт был ранен в ногу и, не имея возможности оставаться в строю, он передал командование вахмистру до прихода Черкесова, за которым был послан казак. Человек 20 казаков сползали в разных местах с сопки, занятой первой сотней; я подошел туда и крикнул: «Чего вы спускаетесь?», они мне отвечали, что несут сотенного командира, тогда как несли его только пять человек; остальных я погнал назад. Мне было очень жаль этого славного офицера, которого я сердечно полюбил; хотелось бы сказать ему несколько слов утешения, но на это не было времени. Князь Джандиери взбирался все выше и выше, чтобы отбить движение японцев в обход нашего левого фланга к седловине, где стоял наблюдательный пост Аргунского полка. Я вернулся к толстому дереву впереди деревушки, где стоял генерал Любавин и полковник Российский; последний сказал мне, смеясь, что ему тоже досталось от генерала Ренненкампфа за то, что он не получал донесений, хотя они были уже посланы; увлекаясь боем, забываешь дать о нем сведения начальству.

Стрельба на нашем правом фланге шла довольно вяло; видно было, как один казак лежал неподвижно головой вниз, вероятно, убитый.

Полковник Российский находил, совершенно резонно, что нам необходимо было вернуть прежнюю позицию на остроконечной сопке; он хотел сам идти на правый фланг, чтобы передать это приказание сотням. Это была моя обязанность как начальника авангарда, и я полез на сопку. День был жаркий, подъем крутой, и я теперь понял, отчего казаки поднимались так тихо, хотя их подгоняли японские пули. Я проходил мимо «убитого» казака, он был жив и невредим. Я ему приказал постоять немного под пулями. Первыми за гребнем лежали аргунцы и стреляли вяло, уверяя меня, что командир сотни, находившийся под горой, им не приказал стрелять; я не сомневался, что они лгали, пользуясь тем, что начальник их не видел. Они молчали, чтобы не навлекать на себя огня противника, отвечавшего на наши выстрелы пальбою пачками. Я прошел дальше к Ловцову, у него перестрелка шла оживленная, я передал ему приказание начальника отряда, он сейчас же созвал сотню и стал с нею спускаться; я отправился с ними до леска, где находился Шунгеев с частью своей сотни, и спросил его, правда ли, что он не позволял стрелять. Он никогда такого приказания не давал.