Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Я принял это решение по следующим соображениям: мы могли выставить менее ста винтовок против двух рот пехоты, т. е. свыше пятисот ружей; задерживая неприятеля с фронта, мы не могли препятствовать его движению к Сяосырю обходным путем. Вопреки предписания командующего полком, написанного по шаблону, я оставил в сторожевом охранении один взвод вместо целой сотни, потому что, по моему мнению, в бою надо использовать все свои силы, не жалея даже и резервов; но для сторожевой службы расход не должен превышать действительной надобности, чтобы напрасно не изнурять людей и лошадей. Начальники, выставляющие несоразмерное охранение, заботятся только о своей личной безопасности.

На обратном пути казак привез предписание командующего полком: «Чтобы наверно удержать за собою Сяосырь и лес, занятый нашей заставой, прикажите князю Меликову остаться там. Так будет надежнее самое охранение. Войсковой старшина Трухин».

2 июля. День был серенький. Японцы со вчерашнего дня не показывались, но когда был выслан вперед разъезд, он был встречен выстрелами в том же месте, где вчера обстреляли Обухова. Китайцы говорили, что там осталось двести человек, а пятьсот отошли на три версты назад.

Перед вечером был отправлен в разведку ротмистр Дроздовский с 1-й сотней; он вернулся в девять часов вечера, не встретив неприятеля, отошедшего, по словам местных жителей, к Сыгоулину.

Корф опять отправился с Николаем на сопку, с которой надеялся под утро проследить, не двигались ли его части по горной дороге на Бэнсиху; эта дорога отделялась к западу в семи с половиною верстах от Сяосыря, имея разветвление на Гоньгаузцы. По словам Китайцев, японцы передвигались по этой дороге к западу небольшими отрядами в пятьдесят-шестьдесят человек.

В нашей бригаде убыло из строя девятнадцать офицеров убитыми, ранеными, пленными и заболевшими. Для несения тяжелой разведочной службы осталось в нашем полку только четыре младших офицера, которым чуть ли не ежедневно приходилось выходить под выстрелы неприятеля, так как иначе нельзя было его обнаружить: японцы так осторожно себя охраняли и вместе с тем укрывались так тщательно, что наши дозоры и разъезды проходили мимо их расположения, заметив присутствие врага только тогда, когда на них сыпался град пуль с близкого расстояния.

К счастью, они стреляли плохо и причиняли нам мало урона. Еще труднее были ночные разведки, когда приходилось лазить на незнакомые крутые сопки, обыкновенно без проводников, так как китайцы отказывались показывать дорогу из боязни мести японцев. Можно было ежеминутно ожидать, что наткнешься на притаившегося чуткого врага; треск сломавшейся под ногами ветки, покатившийся камень, падение оступившегося, малейший шорох мог выдать разведчиков, а если удалось бы добраться благополучно до вершины, то опасность еще не миновала: предстояло на рассвете вернуться незамеченным к своим. Несмотря на трудность и опасность этих разведок, офицеры свыклись с необходимостью быть обстрелянными для обнаружения неприятеля и охотно вызывались идти на самые рискованные предприятия. Но особенным любителем ночных разведок был барон Корф, которого товарищи спрашивали в шутку: «Как же, вы сегодня не ночуете на сопках»?

От полковника Российского было получено известие, что во время рекогносцировки Фанзяпуцзы 30 июня генерал Ренненкампф был ранен в ногу с повреждением кости; убит штабс-ротмистр Цедерберг, тяжело ранен в живот есаул Власов, командир 2-й сотни 2-го Аргунского полка (он скоро умер), легко ранен подъесаул Поповицкий; пятнадцать казаков ранено, а сколько было убито — не сказано. Итак, разнесшийся 30 июня слух оказался справедливым, но тем более странно, что мы об этом узнали с такой быстротой из таинственного источника.

3 июля. Я считал, что в военное время офицеры не могут отлучаться от своих частей иначе, как по служебным делам или для поправления здоровья, поэтому я не смел и думать о возможности повидаться с моей женой, прибывшей в Маньчжурию уже с месяц сестрою милосердия в санитарном поезде императрицы Александры Феодоровны. Письма терялись или неделями валялись на этапах и в канцеляриях, пока не попадали на глаза кого-нибудь, случайно знающего адресата, который сам уже доставлял или посылал их дальше по назначению. Телеграфа у нас не было, и телеграммы посылались в конверте с платою за отправку по летучей почте на имя знакомого на одной из станций железной дороги. Когда поезд, где была жена, приходил в Ляоян, вести от нее я мог бы получить в одни-двое суток, а между тем ее письма шли до меня около трех недель, и столько же, если не больше, требовалось на доставку моих. Я воспользовался отправляемыми Заботкиным вьюками в Ляоян за провизией, чтобы послать с ними Пепино для личной передачи жене сведений обо мне и доставки мне свежих вестей от нее.