Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Я воспользовался хорошим расположением духа генерала Ренненкампфа по случаю удавшегося набега, чтобы отпроситься в отпуск на десять дней в Мукден. Мне хотелось повидаться с женой в день ее именин, 17 сентября. Отпуск был мне разрешен, но я не мог выехать, не получив своих вещей из обоза и жалования. Обоз же и канцелярия полка с казначеем ушли назад в пехотный лагерь у Тиндяюй, за ними были посланы казаки со словесным приказанием прибыть немедленно.

11 сентября. Целый день ждал казначея и обоза, прибывших только в пять часов вечера. Казначей Мотыгин не решился ехать по словесному приказанию из опасения попасть в руки неприятеля и прибыл после настойчивого требования командующего полком.

Хотя жалование я требовал за истекшее время, но на это смотрелось в нашем полку чуть ли не как на посягательство на чужую собственность.

12 сентября. Ночь была очень холодная, день был ясный и теплый. Я выступил с казаками и вьючными лошадьми 2-й сотни, идущими в Мукден за провизией. Днем мы сделали двухчасовой привал, а около пяти часов вечера подошли к биваку l-ro Восточно-Сибирского стрелкового Его Величества полка. Попавшийся нам навстречу командир полка, полковник Леш, пригласил меня выпить стакан чаю. Когда я отказался, поблагодарив его, он сказал, что от чаю отказываться нельзя, а он даст нам проводника, который укажет кратчайший путь в Мукден, куда мы прибудем засветло, так как было по прямому направлению не более пятнадцати верст.

Леш мне рассказывал про Ляоянский бой, где отличился его полк: японцы смело шли в атаку, но, встреченные нашей контратакой, бросались на колени, подавая ружья, или поворачивали и бежали назад без оглядки, сбрасывая не только оружие, но и одежду. К сожалению, пленных не брали, а всех прикалывали на месте штыками. Побросано было японцами такое количество оружия, что можно было бы заполнить им арсенал. Слава Богу, снята, наконец, завеса — японцы развенчаны.

Переезжая вброд через Хуньхэ, мы услышали два выстрела — это охотились офицеры за перелетною дичью. Мы к этому не привыкли — у нас охотились только за людьми.

В восемь часов вечера мы вступили в Мукден; казаки остались в городе разыскивать Николая, прибывшего для закупок двумя днями раньше, а я отправился прямо на вокзал.

От коменданта станции узнал, что поезд императрицы Александры Федоровны прибудет завтра утром.

После ужина в вагон-ресторане военных агентов я пошел ночевать, по приглашению Жеребкова и барона Будберга, в барак № 20, отведенный офицерам сборной сотни Дроздовского. Было грязно, пыльно, спать приходилось на полу, потому что не было ни кроватей, ни кан. Было, однако, приятно, что окна застекленные и в бараке тепло.

13 сентября. На вокзале я узнал, что поезд, в котором находилась моя жена, стоял на разъезде в 11 верстах от Мукдена. Я вскочил на тормоз отходившего на север поезда и через двадцать минут увидел дорогие моему сердцу белые вагоны.

14 сентября. Поезд еще стоял на разъезде.

По случаю праздника Крестовоздвиженской общины, к которой принадлежали сестры милосердия этого поезда, на открытом воздухе было отслужено молебствие при хоре сестер, фельдшеров и санитаров. Последние — прекрасные музыканты, по вечерам, в свободное время, они собирались играть на гитарах, мандолинах и балалайках; это были настоящие концерты.

Перед вечером поезд подошел к Мукдену.

Моя жена обедала у генерала Куропаткина. Он ей сказал, что скоро перейдет в наступление, и тогда на

Ренненкампфа будет возложена трудная, но интересная задача.

Вечер мы провели вместе у двух сестер, замужем за адъютантами командующего армией, княгини Урусовой и графини Стейнбок, прибывших из России в собственном вагоне, поставленном с разрешения командующего на запасном пути в его поезде.

15 сентября. Поезд императрицы Александры Федоровны уходил вечером. Получив разрешение коменданта поезда полковника Пешкова, моя жена осталась здесь до следующего рейса и поместилась в купе, любезно предоставленном ей в вагоне княгиней Урусовой и графиней Стейнбок; меня тоже поместили в вагоне. Давно я не испытывал такого удобства.

Вечером наш вагон был прицеплен к вагону командующего, и мы, контрабандой, были увезены смотреть осадные батареи и действие прожектора. Поезд остановился у ветки узкоколейной железной дороги мимо пехотного бивака к осадным батареям. Мы уселись на дрезинах и покатили довольно быстро по уклону, освещенному прожектором.

Батареи были расположены среди гаолянового поля в вырытых углублениях. Наши дамы легко открывали и закрывали замки этих громадных орудий. Я слышал, что на днях будет здесь стоять восемьдесят пять пушек. Они могут посылать снаряды на тринадцать верст, но редко стреляют далее девяти.

Прожектор, установленный на товарном вагоне, бросал две параллельные полосы света: неприятель, появившийся на первой полосе, вызывал внимание обороняющегося, а на второй его уже встречали выстрелами на измеренных вперед дистанциях. Внезапные нападения были невозможны.