Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Прибыла к нам на подкрепление 6-я сотня Нерчинского полка; я приказал ей занять гребень высот влево от небольшой выемки против моста до лощины, где проходила дорога от Бэнсиху на Фанзапуцзы, и следить за лесом против нашего левого фланга, за которым мог скрытно пройти неприятель; один взвод аргунской сотни, занимавший эту позицию, был стянут вправо к своим.

Каждого, приходящего или уходящего с передовой позиции, японцы провожали огнем. По шестой сотне, пробежавшей обстреливаемое пространство в рассыпном строе, они стреляли залпами. Так как было приказано беречь патроны и стрелять только по частям, переходившим через мост и атакующим нас, я приказал цепи отползти на сажень назад, оставив впереди наблюдательные посты, чтобы нести меньше потерь.

Вскоре после того, как 6-я сотня заняла позицию, я получил от князя Джандиери донесение, что к мосту подходит из Бэнсиху эскадрон кавалерии, а с сопок спускается к нам пехота. Я отправился на левый фланг, чтобы проверить это донесение, — кавалерия действительно подходила, но потом вернулась назад; куда же делась пехота, спускавшаяся с сопок, неизвестно.

У нас настало небольшое затишье, потому что японцы устремили все свое внимание к отражению наступавшей нашей пехоты. Мы могли теперь свободно разглядывать все, что происходило перед нами, без опасения получить пулю в лоб за любознательность.

Большая часть сопок, занятых неприятелем, имела у вершины крутые, почти отвесные гряды, на которых лепились японцы, пользуясь самыми незначительными выступами скал. Там, где не было места, чтобы сидеть, они стояли, упершись спиною, поджидая минуту, когда атаковавшие подходили к вершине, чтобы сбросить их назад выстрелами, и скатывая на них камни.

Те войска, которые были ближе к нам, имели красные околыши на фуражках и красные канты на мундирах; те, кто были подальше, имели желтый прибор; у всех темно-синие шинели, штаны цвета хаки и белые штиблеты; у запряженных в зарядные ящики и у вьючных мулов со снарядами были видны красные украшения на сбруях и вьючных седлах.

Впереди перестрелка стихла — значит, наша атака была отбита. Вероятно, сейчас японцы примутся за нас, и действительно, не прошло четверти часа, как опять началось расстреливание нашей передовой позиции. Теперь стреляли справа анфиладным огнем с остроконечной сопки. Фусу, Магалову и мне пришлось отодвинуться немного в сторону, так как вокруг нас пули начали срезывать прутья на кустах.

Поглядываешь на солнце, смотришь на часы и удивляешься, как тихо идет время. Это всегда бывает так, когда грозит опасность, а мысли о ней не отвлекаются усиленной деятельностью.

От генерала пришел ко мне казак с приказанием не стрелять, пока неприятель не перейдет в наступление. Стреляли не мы, а японцы, но они были так близко, что трудно было различить, где шла пальба.

Около пяти часов залпы и пальба пачками участились. Мы ожидали атаки с минуты на минуту. Я приказал цепи продвинуться до края обрыва, но никто не шевелился. Меня это страшно рассердило, я вскочил на ноги и крикнул, что заставлю их стоя стрелять. Моя угроза подействовала — вся цепь выдвинулась вперед и по команде своих офицеров открыла тоже огонь залпами. Со стороны неприятеля огонь стал понемногу стихать, у нас тоже был дан отбой.

Перед вечером японцы вторично зачастили пальбу, но на этот раз мы им не отвечали. Когда стемнело, против нас все смолкло; перестрелка продолжалась еще по сопкам, где японцы защищали проходы.

Настала ночь; генерал Любавин прислал мне приказание отвести цепь назад, оставив заставу у кумирни, от которой выставлять наблюдательные посты к мосту и у дороги на Фанзяпуцзы. Мне было разрешено вернуться к отряду, так как моя служба была окончена.

У кумирни меня ожидал трубач Машуров с моей лошадью; он мне передал, что отряд отошел на ночь в деревню Сяогусянцза, за оврагом, и что Заботкин занял для нас хорошую фанзу.

Фанза оказалась действительно прекрасная — бумага на окнах не была продырявлена, каны чистые. Был подан ужин, приготовленный вестовыми, — мне казалось, что я никогда в жизни так вкусно не ел. Я лег спать, удовлетворенный чувством исполненного долга и тем повышенным душевным состоянием, которое меня не покидало в течение дня вследствие лежавшей на мне ответственности.

28 сентября. Пальба не смолкала всю ночь. Два раза после учащенных залпов было слышно отдаленное «ура».

Пепино с моими вьюками оставался в Уйянньине при обозе отряда; я послал за ним вестового, так как наши запасы уже истощились.

Стало светать, когда мы выехали на позицию, и японцы все время провожали нас выстрелами.