Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Группа офицеров штаба генерала Самсонова лежала позади батареи в мелком кустарнике, сам генерал Самсонов, еще молодой и молодцеватый офицер Генерального штаба, стоял в стороне у дерева и следил за полетом наших снарядов. Чтобы не выдать неприятелю места расположения батареи, приказано около нее не показываться.

Уничтожить мост батарее не удалось. Она теперь обстреливала окоп под батареей на перевале к Уйянньину; один снаряд попал в середину окопа и там разорвался; сколько было перебито японцев, нам не было видно, видели мы только два трупа, выброшенных кверху взрывом, остальные люди из окопа разбежались.

Жаль, что эту батарею нельзя было установить на занятой нами вчера позиции, где 26-го стрелял конно-горный взвод, — оттуда обстреливался весь тыл неприятельского расположения, отсюда же был виден только его фланг.

Я пошел к бугру на нашем правом фланге, чтобы посмотреть поближе бой в отряде генерала Экка на левом берегу реки; меня в особенности интересовало действие пулемета[100], которого я еще не видал. Стрельба из пулемета напоминала звук работавшей швейной машины — только более шумной. Дорогою я увидел под деревом Фуса и Комаровского, они подозвали меня и предложили кусок сыру, сухарь и глоток мадеры. От такого редкого угощения отказываться нельзя.

На бугре стояли стрелки охотничьей команды, укрываясь за скалами и деревьями, так как пули здесь сыпались густо — не думали ли японцы, что за этой сопкой находились наши резервы?

Напротив, за рекой, стрелки перебегали поодиночке из колонны, стоявшей в резерве за цепью, расположенной на плоском скалистом утесе; эти стрелки собирались у подножия остроконечной сопки, занятой с противоположной стороны японцами.

Когда наших собралось человек шестьдесят, они полезли на сопку. Поднимались они медленно, постоянно останавливаясь, прячась за камнями от фланговых выстрелов с соседних сопок. Удивляло меня, что из общего резерва не было выслано подкрепления, чтобы удержать за собою позицию, когда завладеют ею охотники.

Японцы со своей стороны стали карабкаться к вершине, но они не стреляли, выжидая, пока противник подойдет ближе.

Страшно, жутко было видеть, как горсть смельчаков сбежала почти до вершины, но была остановлена поднявшимися из-за вала японцами, стрелявшими в них в упор. Передние попадали, остальные бросились вниз, увлекая за собою тех, кто не успел подняться. Позади по всему склону лежали неподвижные тела, некоторые упавшие сползали немного и затем застывали в неестественных позах.

Была бы ведена атака более дружно, имей вблизи уступами поддержки, — эта сопка была бы в наших руках, так как японцев, защищавших ее, было не более сотни. Их более и не могло разместиться на том склоне, так он был узок. Еще проще, казалось бы, было обойти ее со стороны реки — тогда защитники вынуждены были бы ее покинуть.

Мой вестовой принес мне вареную курицу и чаю в жестяном чайнике, только он не решался ко мне подойти, — «Уж больно жарко там», — говорил он. Я спустился к нему.

Вестовой рассказал, что приезжал Осип (так казаки звали Пепино) и собирался готовить ужин; выйдя на крыльцо, он ощипывал курицу, но в это время пули стали залетать во двор, впиваясь в стены фанзы, срезая гаоляновую огорожу, посвистывая, как птички. Пепино бросил курицу, сел на лошадь и уехал, говоря: «Моя итальянец, — моя пули не любит». — Казаки хохотали над ним, старались удержать его, но он остаться не захотел и вернулся в Уйянньин.

Пепино был не трус — он не раз выказал хладнокровие под выстрелами, но то, с чем мы уже свыклись, могло на свежего человека произвести ошеломляющее впечатление. Ведь с 26-го мы были все беспрерывно в бою. Когда не были обращены на нас прицельные выстрелы неприятеля и мы непосредственного участия в нем не принимали, то шел бой рядом, перестрелка не умолкала ни днем, ни ночью, стихая на короткое время, чтобы разразиться сейчас же с новою силою. Мы часто находились на продолжении линии огня, и не только неприятельские, но и наши пули к нам залетали, попадая, как это было теперь, в те деревни, в которых мы спокойно ночевали.

Мой вестовой слыхал от казаков 5-й сотни, что в кустах на вчерашней позиции был найден фотографический аппарат, — вероятно, мой, так как я его потерял вчера и очень о том сожалел, не имея возможности сфотографировать интереснейшие события, разыгрывавшиеся перед нами. Я успел только зарисовать в альбом панораму позиций у Бэнсиху и составить подробное кроки.

Вечером, когда я вернулся в фанзу, там шла такая стрельба, точно нас атаковал неприятель. Дело в том, что наша фанза была на краю деревни и как раз на продолжении линии от Бэнсиху к месту боя за обладание остроконечной сопкой. Несмотря на темноту, пальба не уменьшалась.

Было приказано перейти в общее наступление в двенадцать часов ночи, потом это приказание было отменено — назначено наступление в четыре часа утра. Тем не менее, уже с одиннадцати часов вечера шел бой по всей линии. Мало кто выспался в эту ночь.