Дневники, 1915–1919

Это весьма неполный отчет, но я никогда не расставлю своих друзей по местам, если не начну прямо сейчас. Итак, Литтон, Дезмонд и Саксон. Я дорожу своей дружбой с каждым из них, а хуже всего то, что мы редко встречаемся. Поскольку вплоть до декабря Литтон с Саксоном не вылезали из Адмиралтейства, мы не виделись много месяцев. Думаю, сезон написания писем для всех нас подошел к концу, или же просто нужно начать переписываться с кем-то еще. Когда-то мы обменивались великолепными письмами, отчасти ради поддержания собственного блеска, но мы также узнавали друг друга, и в этом был какой-то трепет (говорю за себя). В личном общении, правда, жаловаться тоже не на что. Литтон, говорят, стал более терпим и менее остроумен; Дезмонду якобы нужен бокал вина; у Саксона — ревматизм и безнадежная влюбленность. Последние полгода Литтон снова на слуху, но, поскольку это казалось само собой разумеющимся и в первый раз, ничего удивительного. Кроме того, я слышала, будто он забросил своих Асквитов или же они сами заменили его кем-то другим. Нет ничего проще и интимнее, чем общение с Литтоном. Может, он и менее остроумен, зато более человечен. По-видимому, принимая во внимание обстоятельства и демобилизацию армии, он сейчас готовится расправить крылья, но, поскольку его союз не со мной, направление полета почти не имеет значения. Хотя Кэррингтон мне нравится. Она усилила его добросердечие. О да, войди он сейчас сюда, мы бы говорили о книгах, чувствах, жизни и прочем столь же свободно, как раньше, и с взаимным, полагаю, чувством, что именно для этого конкретного момента мы припасли много тем.

24 января, пятница.

Как ни странно, на следующий день после прошлой записи я говорила с Литтоном по телефону — спустя шесть месяцев перерыва в общении или около того, — и он ужинает здесь в следующую пятницу. Но продолжим. В моей голове крутятся три определения, которыми я хочу описать Стрэйчи; раса прозаиков; недостаточно великодушные; нудноватые. Поскольку они возникли автоматически и вертелись на языке, пока я не записала, осмелюсь предположить, что есть в них доля правды. Все неприятное, что я хочу привнести в свой портрет Литтона, черпается из этих слов, как из глубоких колодцев. Мне достаточно одной капли желчи для образа, но, думаю, привкус ее чувствуется и в самом Литтоне, еще сильнее — в Джеймсе, Оливере и Марджори. По версии Роджера, всем членам их семьи, кроме леди Стрэйчи, не хватает великодушия. Это воздух, пар, неописуемый привкус пыли в горле, что-то щекочущее и раздражающее, а также покалывающее и стимулирующее. Однако нужно упомянуть великое множество умственных дарований и черт характера: честность, преданность, интеллект духовного порядка. Можно было бы приписать то, что я имею в виду, по крайней мере в случае Литтона, недостатку физического тепла, творческой силы и жизненной энергии, уберегающему его от расточительства и вынуждающему бережливо относиться к имеющимся талантам, а также считать свое право на высший комфорт и роскошь само собой разумеющимся. Литтон скуповат на проявление эмоций и никогда не бывает щедрым или великодушным в ущерб себе. Психологически это, конечно, порождает тот скованный и традиционно блестящий стиль, который, на мой взгляд, не позволяет его сочинениям стать первоклассными. Им недостает оригинальности и содержания — это блестящая, роскошно блестящая проза и в высшей степени искусное исполнение старой мелодии. Мои слова, записанные на бумагу, слишком резки и прямолинейны — они не позволяют увидеть, как эти характеристики преломляются в настоящем Литтоне из плоти и крови, сочетаясь и объединяясь со всеми его очаровательными, нежными и выдающимися качествами. Думая о Стрэйчи, я, однако, представляю себе бесконечно осторожных, неуловимых и несклонных к авантюрам людей. Они привнесли в нашу жизнь интересные фразы, стандарты и остроты, но ничего принципиально нового: ни «Omega», ни движения постимпрессионизма, ни загородного коттеджа, ни дома на Брунсвик-сквер или печатного станка. Мы, Стивены, и даже Клайв со всеми его недостатками обладали инициативой и жизненной силой, позволявшей мечтать и претворять свои мечты в жизнь, ибо они были слишком сильны, чтобы нас остановили какие-то насмешки или препятствия. Даже с арендой дома в Тидмарше Литтона пришлось подталкивать, а его образ жизни настолько нетрадиционен, насколько это соответствует желанию и решимости Кэррингтон.

30 января, четверг.