Дневники, 1915–1919

Сегодня, помимо прочего, отложена забастовка угольщиков, а по Лондону маршируют гвардейцы[1116]. Л. мог бы увидеть их, но решил не тратить время и сел в метро. Что касается личных новостей, приехал наш новый книжный шкаф, одну часть которого установили в гостиной, а другая слишком велика, чтобы поднимать ее наверх в мою комнату. Затем мы решили снять два коттеджа в Трегертене[1117], если сможем получить их, что приводит меня к КМ, которая и поделилась со мной информацией. Я рада отметить, что загадочная женщина по-прежнему остается непостижимой; никаких извинений или чувства долга. Она сразу же отбросила перо и окунулась в обсуждение Дороти Ричардсон[1118], словно мы расставались минут на десять, и наша максимально свободная, оживленная с обеих сторон беседа продолжалась до тех пор, пока мне не пришлось поспешить на поезд. Возможно, это просто я живу в пригороде и считаю необходимым отвечать на письма — достойный был бы ответ на мою шутку о «преисподней». Однако что-то очень мрачное и катастрофическое, возможно, как-то связанное с Марри, произошло с момента нашей последней встречи. Кэтрин намекнула на нечто подобное, но сказала, что хотела бы сейчас забыть об этом — о чем-то, вероятно, поглотившем ее. То было секундное откровение, когда я уже уходила[1119]. А так мы болтали в основном об «Athenaeum», и мне было приятно услышать, насколько сильно они хотят моих рецензий, в доказательство чего я от Марри получила книгу сегодня утром. И опять-таки я нахожу в Кэтрин то, чего не вижу в других умных женщинах, — непринужденность и интерес, которые, полагаю, связаны с тем, насколько искренне и иначе, чем я, она переживает за наше драгоценное искусство. Хотя Кэтрин сейчас всем сердцем погружена в профессиональную деятельность (на ее столе 4 книги для рецензирования), она всегда была и будет, как мне кажется, не в последнюю очередь халтурщицей. В отличие от Молли Гамильтон, скажем, с Кэтрин я не чувствую, что стыжусь чернильницы. До всего этого я встретила в Клубе Хоуп Миррлиз — весьма сознательную, своенравную, вспыльчивую и упрямую молодую женщину, заметно хорошо одетую и очень красивую, с собственным мнением о книгах и стиле, с аристократической и консервативной тенденцией во взглядах и вкусах к прекрасному и изысканному в литературе. Например, он изучала Свифта на предмет того, правильно ли он употребляет слова, и нашла его несовершенным по сравнению с Берком[1120], который с этой точки зрения великолепен, но отвратителен во всем остальном. Она использует огромное количество французских слов, изысканно произнося их, и кажется капризной в своих дружеских отношениях; контролировать ее длинной палкой для гусей, которую я могу иногда применить к людям, ничуть не проще, чем стаю ярко-зеленых попугаев.

— Ты напишешь мне, Хоуп? — спросила я.

— О, нет. Я не могу писать людям.

Так мы и расстались в районе Чаринг-Кросс-роуд на следующие полгода, полагаю.

По правде говоря, больше всего я думаю не о Кэтрин или Хоуп, а о двух коттеджах в Трегертене, и прямо сейчас, вероятно, капитан Шорт из Сент-Айвса читает мое письмо.

27 марта, четверг.