Дневники, 1915–1919

В отсутствие человеческих интересов, благодаря которым обретаешь умиротворение и покой, можно заниматься и Байроном. Заявляя о своей готовности влюбиться в него почти сто лет спустя, я полагаю, что мое суждение о «Дон Жуане» окажется пристрастным. Думаю, это самая читаемая поэма такого размера из всех когда-либо написанных, что отчасти связано с ее пружинистой, хаотичной, бессистемной, несущейся вперед формой. Такой метод письма — сам по себе открытие. Авторы тщетно искали и раньше эту эластичную форму, способную удержать все, что в нее ни вложи. Именно так Байрон и передавал свое сиюминутное настроение, говоря все, что приходит в голову. Он не стремился к поэтичности и таким образом смог избежать злого гения — ложного романтизма и образности. Когда он серьезен, он искренен и может затронуть любую тему, какую заблагорассудится. Он написал 16 частей поэмы, ни разу не пришпорив себя. Очевидно, у него был острый сильный ум, который мой отец, сэр Лесли, считал исключительно мужским качеством. Я утверждаю, что такие неправильные честные книги гораздо интереснее обычных, благоговейно воспевающих иллюзии. И все же трудно брать пример с Байрона, ведь свободные и легкие произведения создают искусные и зрелые писатели. Однако он был полон идей, и это придает его стихам такую вязкость и весомость, что иногда я прерываюсь на середине, иду прогуляться в сад или хожу по комнате. А сегодня вечером я с удовольствием дочитаю поэму, хотя непонятно, с какой стати, если учесть наслаждение почти от каждой строфы, окончание должно принести мне удовольствие. Но так бывает всегда, независимо от качества книги. Мейнард Кейнс однажды признался, что в процессе чтения он одной рукой отрывает рекламные объявления в конце журнала, чтобы точно знать, сколько еще читать.

Пока нас все подвели: Кэтрин болеет, а Кэ Кокс и Уилл Арнольд-Форстер вынуждены работать в следующее воскресенье. Поэтому, страстно желая хоть как-то разбавить грядущее занудство Бонвика, мы позвонили сразу двоим: Марджори Стрэйчи и миссис Гамильтон. Я довольно злобно мучила Марджори разговорами о светлых волосах Бонвика, но она сама навлекла на себя мое ехидство признанием, вернее, заявлением, что собирается замуж.

12 августа, понедельник.

(Кажется, сегодня 6 лет со дня нашей свадьбы[865].) Бонвик приехал, а Марджори и миссис Гамильтон лишь прислали телеграммы. Будучи деловым человеком, он извлек максимальную пользу из своего выходного и даже поднялся на холм, где мы собирали ежевику. Заурядный жесткий человек, невосприимчивый ко всему необычному. Спускаясь с холма, он рассказал нам, что тратит пятую часть дохода на Узников Войны, дабы очистить свою совесть отказника от военной службы. По большей части мы обсуждали «Nation». Это все, о чем он говорил. У бедняги сильный акцент кокни, а еще, благодаря настойчивому амбициозному самодовольному разуму, он заигрывает со своими литературными партнерами и строит из себя самую важную часть «мы», когда рассуждает о «Nation», то есть всегда. По правде говоря, послушав его речь, я сразу учуяла запах золота. А потом он выдал, что имеет дело с сотнями и тысячами фунтов. Конечно, это деньги Раунтри, но у мистера Б. такой непринужденный властный флер, словно они его. «Раунтри спросил меня, может ли „Nation“ позволить себе такие расходы (£1000 в год), и я ответил „да“.Он согласился. И да — теперь мы платим авторам повышенные ставки. Гобсон как-то заявил, что никогда не зарабатывал так мало, как в „Nation“, и я передал Раунтри, что гонорары надо увеличить». Я прямо-таки представляю, как он сидит за столом в приемной и открывает двери людям, пришедшим на встречу с Массингемом[866]. Он рассказал нам, что миссис Филлимор[867] предложили £500 за книгу ее религиозных очерков. И вообще мы узнали много сплетен о том, как выгнали Эдварда Гарнетта, о десятках писем против статей Роджера Фрая и о сумасшедших, пишущих им «Я сын Божий». Деловые разговоры Б., однако, впечатлили меня куда больше, чем его анекдоты. Он не злоупотреблял ими, но периодически шутил о своем превосходстве над всеми этими литераторами… Признаюсь, комары сейчас кусают меня за ноги, а с лампы постоянно падает мотылек, и я не помню всего, что хотела рассказать о мистере Бонвике. Л. ночует с ним сегодня в «моем местечке» под Кройдоном[868], чтобы завтра поехать в Йорк[869] на встречу с Раунтри. Л. заявил, что полное отсутствие чувства юмора у Бонвика сильно бы заинтересовало любого психоаналитика.

16 августа, пятница.