Дневники: 1920–1924

Но как добраться до истины? Я сменила «Daily News» на «Morning Post[591]». Цветовая гамма картины происходящего сразу изменилась. В «M.P.» самые длинные письма и целая полоса, посвященная убийству миссис Линдси[592]; англо-ирландцы, англо-шотландцы, пенсионеры и патриотичные старушки пишут письмо за письмом, выражая сожаление по поводу состояния страны и благодарность «M.P.» – единственному сохранившему верность изданию. Они сетуют на упадок Англии, которая, как обычно, процветает в «D.N.» и почти полностью игнорируется в «D.H.». Героями дня в «Daily Herald» считают безработных, которые устроили бунт[593]. «M.P.» их полностью игнорирует. А «D.N.» и вовсе превратилась в пакет для обрезков [ткани или бумаги]. Новости нарезаны мелкими кусками и написаны односложными словами. Хочется спросить: где же истина? Но я не могу задать этот вопрос своим обычным тоном, поскольку меня немного тошнит от Эдмунда Госса. Сколько раз я зарекалась читать других авторов перед тем, как сама начинаю писать? Книгу[594] принесли за завтраком, и я не удержалась. Он весьма уважаемый автор. Хотя Госс интересуется молодыми людьми высокого происхождения, он бы расстроился, если бы встретил сейчас Шелли[595]. Как же низко все это звучит – словно мурлыканье у камина вдовствующих особ. Но не совсем так, поскольку в нем есть и твердость, и независимость, и любовь к письмам. Своеобразное сочетание учтивости, серьезности, злобности и здравого смысла всегда отталкивает меня. Однажды он сидел рядом со мной и молчал, пока не собралась толпа слушателей. Леонард, встретивший его однажды в герцогском обществе, говорит, что он весьма забавен.

Личных новостей у меня мало, но есть тысячи мелких событий. Время летит. Смотрю на часы и вижу, что уже одиннадцать. Потратила полчаса на сплетни с миссис Дедман. У Л. на руке сыпь от маленькой лианы плюща. Мы купили у Дедманов кур. Я нахожу яйца с трепетом [неразборчивое слово] – теплые, гладкие, с прилипшими перышками. Слуги, вернее, ангельская чета преданных знакомых [Дедманов], возвращаются завтра, и мы впервые будем рады принимать гостей. Эллисон в отъезде. Я каждый день молюсь о его банкротстве или о том, чтобы жена обесчестила его имя.

11 августа, четверг.

Две недели уже позади. Все происходит очень быстро – слишком быстро! Если бы только можно было медленно смаковать минуты каждого часа. По правде говоря, я впервые задумалась о составлении завещания. Иногда мне кажется, что из-за напряжения я так никогда и не напишу все книги, которые у меня в голове. Самое дьявольское в писательстве то, что оно требует напряжения каждого нерва. Как раз этого я не могу, и не важно, о чем именно речь: о живописи, музыке, шитье лоскутных одеял или выпечке.

Первое, что случилось после нашего приезда сюда, – у дерева Эллисона отвалилась ветвь. Она лежит листьями вверх на покатой части луга, а дети из коттеджей собираются каждое утро и качаются на тарзанке или бегают вокруг ветки до темноты. За ними присматривает 12-летняя девочка, и я вижу, как она работает, часами раскачивая маленьких детей. Иногда они плачут, иногда ссорятся, но веселятся допоздна. Думаю, Джулиан и Квентин скоро устанут от этого. Ни одна нянька не согласится стоять там и качать их.

По вечерам они порой играют в стулбол[596]. Я застала их за этим занятием, когда вышла на дорогу у подножия холма; розовые и голубые, красные и желтые платьица мелькали надо мной, а за ними не было ничего, кроме огромных холмов Эшема – слишком красивое зрелище для одной пары глаз. Мне всегда инстинктивно хочется, чтобы кто-то разделил со мной поток удовольствия.

13 августа, суббота.