Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Ребенок – в физическом плане соответствует личности в духовном.

Труп животного и растения есть материал для возрождения...

Личность в Распятии есть путь к бессмертию, выход человека из законов природы, смысл жизни. Высший закон личности – сознательно пожертвовать своей жизнью для других.

(Все это я перебираю в голове на Ордынке по пути в ВАРЗ, где ремонтируется моя машина.)

И еще думал: всякий «изм», всякая попытка включить живое существо в схему семени, вида, класса – есть попытка механизации жизни, исходящая из врожденного стремления всех живых к бессмертию. И мысль о perpetuum mobile заключается в направлении всего человека к бессмертию.

Черновик рассказа «Золотой портсигар».

< Зачеркнуто: Простой человек> (о простом человеке).

< Зачеркнуто: Рассуждение.>

Представьте себе, что из дорогого автомобиля вышел мальчик в отличных штанах и, как это бывает при неполадках с машиной, из ближайшей деревни подошел поглядеть мальчик в равной рубашке и без штанов. Мальчик в штанах стал смеяться над бедным мальчиком, и тот не отвечал, но только застенчиво улыбался. Но когда мальчик в штанах задел мать и отца, не одевших оборванного мальчика, он стал драться и разорвал у богатого мальчика штаны в клочки. Старшие пришли, стали судить ребят.

– Ты за что дрался? – спросили мальчика в штанах.

– За свои штаны, – ответил богатый.

– А ты? – спросили бедного. И мальчик без штанов ответил:

– Я дрался за свою мамашу и за папашу. Сказка о мальчике в штанах и мальчике без штанов сделана из моего рассказа «Золотой портсигар».

717


Вот маленькая сказочка, похожая на папироску, вынутую из моего «Золотого портсигара».

Вот пересказ на иной лад моего рассказа «Золотой портсигар», напечатанного в «Литературной газете». Этот маленький и простой рассказик вызвал множество откликов, писем и мне и в редакцию.

Большинство читателей радовались вместе со мной за выступление бедного мальчика и тому, что он изорвал у богатого его дорогие штаны. Но некоторые читатели, особенно чуткие и ревнивые советские патриоты, приняли положение оборванного мальчика к сердцу и возражают мне в том смысле, что у нас теперь мальчики одеты, если родители его не могли подняться в своем материальном положении, чтобы прилично одеть своего мальчика, то они действительно виноваты. (Я отвечу на это: что мальчик наш одевается, но еще ... не совсем оделся. И не в том дело... А что это, простой человек? – спросил я себя и стал разбирать.)

На все возражения подобного рода я отвечаю теперь этим рассуждением о простом человеке, потому что в рассказе в образе мальчика без штанов представлял себе именно простого русского человека подобно тому, как в образе Иванушки-дурачка тот же простой человек является победителем умных и богатых. Что же надо понимать в этом русском любимом народном слове «простой»?

Однажды на реке я застрелил утку.

– Это русская утка! – крикнули мне с того берега.

– Как так? – спросил я. '-- Простая, – ответили мне.

– Что ты говоришь! Домашняя?

– Простая русская утка!

Оказалось, я убил не дикую, а домашнюю утку, не какую-то залетную дикую, а простую русскую.

Вот это один из смыслов слова «простой».

Так, может быть, и заяц, скорей всего не за то, что он русый, а что ложится на гумнах, бегает прямо по дорогам,

718


свертывая под самыми ногами лошадей, называется русак или простак.

Про человека иной раз скажут «простой» в смысле хороший, простой.

А то бывают люди с простинкой, с пыльцой в голове, и в этом еще новый смысл слов простой человек – значит, глупый и разиня.

Иван-дурачок тоже, конечно, простой, но в этой своей простоте побеждает своих умных и богатых братьев, как победил русский простой человек недавно немцев.

Много, еще много можно найти оттенков этого гибкого и подвижного слова, [один] из которых, между прочим, употребление слова простой в смысле душевный, умный, в согласии с сердцем.

С некоторого времени, и мне думается со времени великой войны, поднявшей на бой народы всего мира, слова «простой человек» стали повторяться часто за рубежом, так и президент США очень часто стал употреблять в своих речах обращение к простому человеку как элементу европейской и американской демократии.

И каждый внимательный к языку читатель чувствует, что в том зарубежном значении слово простой получает какой-то новый смысл, и непременно укорительный, весьма отличный от нашего, потому что у нас простой неотъемлем от русского: утка простая, значит и русская, заяц простак – и русак.

Мне пришло в голову попробовать раскрыть зарубежное понятие простого человека во время ночного слушания по радио американского журнала «Голос Америки». Литературный комментатор излагал содержание одной модной американской пьесы, в которой герой достигал материальной свободы и, в конце концов, счастливо ее достиг. Такая пьеса бывает и у нас, у русских, но в американском понятии <2 нрзб.>. Комментатор делает вывод: – И обошлось без всякой чистки.

Вот тут-то мне и пришло в голову, что вся передача была направлена к простому русскому человеку с целью

719


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное