Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

показать ему, как такой же простои американский человек может обойтись в достижении своего счастья без необходимости давать отчет перед обществом о путях своих достижений (чистки).

Один простой человек оплачивает счет без чисток: он может убить...

Развить: оплатить счет: деньги [скрывают] и любовь, и смерть, и разбой, и воров... Все пути открыты простому свободному человеку... Один простой человек должен подвергнуться чистке, дать отчет в своем труде... Другой должен потрудиться и доказать свое право обществу.

Мне представилось, что в этот момент, где-то в эфире вдруг встретились две демократии, американская и наша в столкновении разного смысла одинаковых слов: простой человек.

И вдруг начался невозможный шум, треск и лязг в приемнике, и на фоне этого шума послышались слова нового комментатора о том, что шум происходит от машин огромной типографии, печатающей каталог одной из фирм ширпотреба. В этом каталоге будет названо на двадцати печатных листах пятнадцать тысяч названий предметов ширпотреба.

И дальше перечисляются наиболее соблазнительные для простого человека предметы ширпотреба от золотого портсигара, от скатерти самобранки до ковра-самолета, а потом – о способе доставки их потребителю прямо на дом в любой и самый даже глухой уголок Америки. Стоит только любому гражданину опустить открытку, и он получает даром книгу ширпотреба в двадцать листов. Стоит ему только послать перевод с оплаченным счетом...

И вот тут-то, как раз на этих словах, и происходит в эфире встреча двух простых людей, один оплачивает счет и обходится без всякой чистки, другой подвергается чистке, но счета не оплачивает...

Тогда-то и раскрывается новый смысл простого человека в его идеалах: он похож на фигуру манекена, обвешенного предметами ширпотреба, совершенно свободного в своем манекенстве, счастливого и не подвергаемого никакой внешней и нравственной чистке. У нас еще Щедрин

720


назвал такого зарубежного манекена мальчиком в штанах, а русского – мальчиком без штанов, с явной симпатией к нашему бедному и умному мальчику и, конечно, не за то, что он без штанов, а что он простой, значит душевный, и обижается за папашу и мамашу, но не за свои штаны.

Я об этом именно и хотел сказать в своем рассказе «Золотой портсигар», а не то, что наш мальчик и сейчас гол и не может одеться. Это и слепой видит, что мальчик наш надевает штаны.

Я хотел выразить свою мысль о русском простом человеке в традиции всех русских писателей, наших учителей. Мне хотелось писать просто, понятно, доступно всему народу, а народ русский понимает это стремление к простоте как к душевности. И если бы воскресить теперь извозчика, возившего Тургенева, и спросить его, какой был Тургенев, наш самый изящный писатель, этот извозчик обернулся бы к седоку и сказал бы: -Тургенев? Простой!

Одно время в идеале простоты видели пассивность русского человека в отношении зла и что эта простота имеет отношение к душе, к доброте, но не годится для целей борьбы со злом.

В борьбе с немцами простой народ показал, как он может быть активным.

Нет, простой никак не значит пассивный и этого быть не может: мы же все писатели знаем, как трудно, какую борьбу должен вести художник слова, чтобы вещь его стала проста и всем понятна. Пожалуй, в этом смысле слово «простой» значит законченный, совершенный. Все русские писатели стремились писать просто, понятно, доступно всему народу. И мне кажется, в народе определение простой человек содержит в себе значение нравственного законченного человека, хорошего человека в отношении своего ближнего. Если бы можно было встретить извозчика, возившего Тургенева, и спросить его, каким человеком был тот самый изящный писатель, он сказал бы: простой. Можно бы подумать, как раньше многие думали о нас за границей, что в нашем слове «простой» содержится восточное понимание жизни в смысле непротивления,

721


что простои русский человек – есть пассивный человек, и русские – женственная нация.

Но именно как раз кто так думал и строил на этом политику, на своей шее испытал силу кулака простого человека. Нет, простой у нас никак не значит пассивный. И я даже помню, спросил при первой своей встрече с егерем Алексеем Михайловичем Егоровым, провожавшим на охоту Ленина: какой, Алексей Михайлович, Ленин? И егерь, не думая, сейчас же о самом активном нашем человеке сказал: простой!

19 Ноября. Вечером вчера половодье, утром, кажется, подмерзло и улицы стали катком. Но, думаю, за Москвой снег удержался и так зима ляжет на ледяную основу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное