Дневники. 1946-1947

Мы обыкновенно смотрим на людей и природу, в то же время ощущая свое личное присутствие, и только очень редко забываем себя, и это состояние называем: «вышел из себя». Но иногда мы все видимое узнаем в себе: и человека этого вот, идущего навстречу, и мальчика, и девушку, и небо, и дома, и луг – все, все в себе и я во всем. У нас это бывает минутами, редко часами. Но такие, как Сталин, раз навсегда взяли человека в себя, и он у них окатался, как в реке камень, и катится вместе с водой. Такие люди, общественные деятели, знают человека в себе и распоряжаются им, как самим собой, и он у них, этот весь-человек, живет в душе, как у нас живет наше я.

(Это чувствую, но ясно выразить еще не могу. А нужно для изображения Сутулова при распределении работ. Думаю, что явится само собой, как фон при рассказе.)

Пишу второй «Золотой портсигар» о простом человеке. Начало вчера читал Замошкину. Оказалось, что «мальчик в штанах» можно сказать в нашем обществе, а выразиться по-щедрински «без штанов» грубо и неприлично. Замошкин приехал и привлекает в юбилейную комиссию Кассиля.

Раньше, действуя, держал в душе, чтобы вышло непременно по-моему, так! а не так выйдет, это все равно, что я бы пропал. Между «так» и «не так» не было никакого

722

промежутка и оттого было трудно править собой, как автомобилем, когда нет в руле люфта. Теперь, когда у меня что-нибудь не выходит, я откладываю работу в полной уверенности, что через какое-то время за ней придут, и тогда я спокойно доделаю.

Стыд перед людьми держится в моей душе гораздо дольше, чем люди живут сами. И вот если бы знать это, то зачем бы стыдиться: жил бы и жил. И даже все же есть такие люди, бесстыдные.

20 Ноября. Вчера явилось солнце к обеду и подморозило к вечеру, утро сейчас безоблачное. Москва – сплошной каток.

Вчера был у Игнатовых. Мне сказали о многих видных в том смысле, что если сыновья не удались, то, может быть, внуки утешат. А я не нуждаюсь в таком утешении, ответил я. Меня утешают...

Я им рассказал, какие у меня читатели. Ляля про себя прыгала от радости.

Говорили о Жене, что какая бы из нее вышла игуменья, и красивая, и деловая. Ляля ответила: слишком деловая, и занимает собою и наполняет все место: Богу некуда у нее поместиться, все это она собой вытесняет, все заполняет собой во имя Божие. Сектантка она...

Моя известность растет, и вместе со славой, чувствую, растет моя недоступность людям маленьким. Говорят, что Шолохова даже и невозможно найти, а добиться приема у Фадеева... на это, сказал кто-то из смертных, мне рассчитывать нечего! А какой был Алеша Толстой в Детском Селе и какой стал в Москве. А Горький, а всякий, кому вышла доля выйти в боги!

А Сталин! Давно ли, я помню, он ходил по земле как простой человек.

Что значит, как подумаешь – какие-то две тысячи лет! так давно ли и Сам живой Бог ходил простым человеком

723

между людьми, а теперь едва теплится вера в то, что Он когда-нибудь снова на землю придет.

Мои предки верили, что книга создается не человеческими руками, а падает с небес к людям на землю. Я это время еще застал. Россия тех времен еще была неграмотная, и я даже сейчас вижу и могу по имени позвать тех, кто верил и говорил об этом: книга падает с неба. Как хорошенько подумаешь, то и сейчас народы нашего Союза <зачеркнуто: относятся благоговейно к книге> ждут от книг чего-то лучшего и большего, чем можно сделать тут возле себя своими руками.

А наши писатели, полиграфы и всякие [книжные люди] до того усердны и старательны в создании хорошей книги для людей, что богу некуда на этих новых небесах ни стать, ни руку приложить. И с новых небес книга тоже буквально падает, как читатель ищет книгу.

В заключение: не скрою – мне приятно быть сыном народа, который когда-то верил, что книгу делают боги на небесах. Еще приятнее мне быть сыном нынешнего народа, стремящегося к знанию. Мне только не хотелось бы попасть в положение старого бога, пожелавшего в нынешних условиях поучиться: книг печатается в тысячу раз больше, книгами завалены, а ту книгу, которую хочется почитать и самому богу, ни за что не найти.

Вероятно, мальчиком и сам бессознательно рос в этой вере, а то почему же теперь, когда эта вера стала для меня только фольклором, я, слушая слова сельской учительницы в кинофильме «Воспитание чувств», не могу удержать слез, когда учительница говорит народу простому, погруженному в дело свое понятное:

– Я научу вас мечтать!

В том самом театре, где бывала сомнительная молодежь с уличными повадками, теперь тихо, та же молодежь – как один-единый человек.

Какая смелость, какая сила в этих словах на весь мир, когда мечта стала непризнанным всеми словом:

724

– Я научу вас мечтать!

Что это за прекрасные слова новой веры, и какая это вера прекрасная в сравнении с тем фольклором о книге, падающей с неба.

Мало-помалу приходит счастливое время, когда смотришь в себя как в природу и понимаешь, что мысли твои растут в тебе самом, как все растет в природе, выходя из темной утробы семени на солнечный свет.