Дневники. 1984

25 апреля. Улетали в Москву. В этот день утром я впервые побегал по Ботаническому саду. Плохо перенес полет. В самолете думал о том, что завтрак в оте­ле, который мы в первые два-три дня с жадностью съедали, в последние дни стали оставлять: как же мы, значит, хронически недоедали. В орга­низме чего-то не хватает.

1 мая, понедельник. Обнинск. Приехал еще в субботу. Единственное утешение — собака. Читаю верст­ку «Марса» для однотомника в «Голосе». Всю неделю провел с больной головой. Гигантское количество работы и хозяйственных дел. Не пишу и не занимаюсь английским. Надо брать себя в руки, я чувствую, как постепенно деградирую. Моих сил хватает пока только на институт.

3 мая. среда. После праздников первый рабочий день. В 4 утра встал и отвез C.П. в аэропорт. Он летит на заработки — переводчиком в круиз. Берут по западным меркам, а своим — по меркам крохоборства и нищеты. Перевод­чик — 20 долл. в день. Ну ладно, пусть хоть попутешествует за капита­листический счет.

Сегодня в Содружестве (у Пулатова) состоялось чествование ветеранов. В конференц-зале накрыли стол для засе­даний и поставили несколько столиков. Чуть-чуть водки и бутерброды. Вел все это Пулатов и Розов. Пулатов умница, в рот ни капли, а ведь бывало в Марбурге довольно крепко принимал, здесь достойно и, как всег­да, точно найдя себя, произнес речь. Вел все это B.C. Розов. Он ска­зал, что был сегодня в церкви, помолился и принес сюда 50 свечей — 50 лет победы. Зажгли в память уходивших в каждый год. Все было трога­тельно и по-настоящему. На этих ста­риков, еще пытающихся вспомнить себя молодыми, смотреть было очень больно. Куда все делось, как быстро все исчезло. Лобанов, Годенко, Викулов... Было человек 70. Очень хорошо говорила И Стрелкова.

Я выступал не первым — все уже выпили по одной-двум, раздухарились — и поэтому старался быть покороче.

Мои тезисы: в этом зале, где пела Наташа Ростова, никогда еще не видели столько аристократии — по крови, пролитой за Родину, и аристократии духа. Я пожелал всем быть счастливыми в детях, внуках и лите­ратуре, Если говорить о родине — ко всем она была сурова по-раз­ному — она меня воспитала, дала мне образование и профессию, моя со­ветская родина.

Сегодня позвонили из TV, «Очевидное-невероятное», пошел брак, просят переснять. Очень жаль, интервью в Герценовской комнате «было хорошо»!

4 мая, четверг. Вечером позвонил Ю.Бондарев и долго говорил о «Затмении Марса». Он хорошо проработал роман и знает его подробно. Главная мысль: еще, дескать, никто со времен Достоевского не показывал такого опустошен­ного героя и не делал этого с такой обезоруживающей искренностью. Литаврин, по словам Ю.В. — это тип. Дай бы Бог. Давно я не слушал с таким вниманием отзыва о своей работе. Врать или комплиментничать ему смысла нет никакого.

5 мая, пятница. Приезжали из «Невероятного», на этот раз вместе с С.П. Капицей. Разговор с Капицей не произвел на меня впечатления: вопросы были са­мые общие и незаинтересованные. Гуманитарная cфepa — не его, види­мо, с частицами и атомами он чувствует себя спокойнее.

Читая этюды студентов — «Обсуждение Валерия Осинского на фоне Бронной улицы, в весенний день». За год мне становится заметнее движение ребят. Возможно, я сделал мало ошибок, по крайней мере, в двух или трех очень сомнительных случаях (например, Илья Балакин и Маша Лежнева) — появился стиль. Я вообще заметил: на заданную тему ребята пишут интереснее, нежели самостоятельно.

6 мая, суббота. Утром написал письмо Лужкову о ремонте институтского двора.

В 16 часов был на вечере в «Правде». Выступил Глазьев, Говорухин, Лужков и О.Д.Ульянова. Зал был наэлектризован. Распространялась «Правда» (вы­пуск — май, 10 1945). На первых страницах Приказ Главкома.

Вечером звонил Кожемяко: шесть раз Ильин (зам.) спрашивал, приехал ли Есин? Обида была, просидел никчемно в зрительном зале. Кожемяко мне сказал: это твоя гордыня, ни к кому не подошел.

9 мая. С утра в Обнинске — копал и сажал картошку. Телевизор не включал: этих двух народов не видел. Это не отсутствие любопытства, а печаль и трагическое сознание прошедшей жизни, искомканной режимом — с этим я еще раз не хотел встречаться. Я не хочу пособничать этому празднику. И проданной Победе, даже как зритель.

Вечером был у дяди Лени Сергеева — день Победы и 75 лет Елене Викто­ровне, его жене. Последний стол «как надо». В тщательно продуманных са­латах, в полубедности, в двух букетиках ландышей — крушение бывшей советской служивой аристократии. Они уйдут, и гнездо будет разрушено. Генеральский дом!

Дядя Леня хорошо говорил о мировом значении Победы. Перед праздником Бакланов выступал в «Без ретуши». Ох, эти разговоры не пишущих честолюбцев!