Дневники

18 января. Мороз 21°, как полагается на Крещенье. Вышел вчера — душно — никакого удовольствия. Приезжали записывать меня для грамзаписи 4 человека (с тяжелыми ящиками), а я не ждал их — и не было у меня что читать им, и маленькая армяночка повторяла: Кошмар! Кошмар! и даже плакала. Потом книга нашлась (я забыл ее в школе), и я читал им и «От двух до пяти», и сказки, и стишки. Читал паршиво, но впервые мои стихи не показались мне противными.

Но мой перевод «Напрасных усилий любви», который я сейчас перечитываю, кажется мне по-прежнему отвратительным.

Посол Мали Ив. Александрович Мельник предоставил мне свою тихую палату (№ 35) — но при этом вполне серьезно сказал: могарыч — бутылка коньяку. Я купил эту бутылку здесь (за 6 с чем- то рублей), поставил ее ему на стол, и он благодушно выпил ее вместе с приехавшим гостем, считая такую взятку совершенно нормальной.

21 января. Гулял с Миколой Бажаном. Он рас- 1964

сказывает о том, как совещались писатели: что делать им на предстоящем съезде писателей в Джакарте. Съедутся: китайцы, вьетнамцы, африканцы, троцкисты всех стран — и начнут обливать нас помоями и нам придется уйти с заседания оплеванными. Сейчас Бажан прочитал какую-то китайскую не то речь, не то статью, где китайцы зовут Ник. Серг. подлецом, подлым изменником и проч.

Троцкисты подняли головы. Андрей Ротштейн рассказывал мне, что лондонские троцкисты, которых он видел по разным трактирчикам — голодными, чуть не оборванными — все ходят в новых костюмах, разбогатели, разрядили жен и детей и т. д. Шутка ли — у этой захудалой секты вдруг оказалась поддержка 600 миллионов одних китайцев!

24/I. У меня такое впечатление, будто какая-то пьяная личность рыгнула мне прямо в лицо. Нет, это слишком мягко. Явился из Минска некий Сергей Сергеевич Цитович и заявил, подмигивая, что у Первухина и Ворошилова жены — еврейки, что у Маршака (как еврея) нет чувства родины, что Энгельс оставил завещание, в котором будто писал, что социализм погибнет, если к нему примкнут евреи, что настоящая фамилия Аверченко — Лиф- шиц, что Маршак в юности был сионистом, что Кони (Анат. Фед.) был на самом-то деле Кон и т. д. Я сидел оцепенелый отужа- са. Чувствовалось, что у него за спиной большая поддержка, что он опирается на какие-то очень реальные силы.

31 января. Вчера кончил возиться с предисловием к книге Вл. Ос. Глоцера «Дети пишут стихи». Книга не научная, а чисто педагогическая. Но она обличает наших казенных учителей, и в этом ее заслуга.

Микола Бажан, — академик, главный редактор Украинского Энциклопедического словаря, один из украинских вождей, несмотря на все свои звания, человек скромнейший и очень неуверенный в себе. Сейчас он пишет большую поэму. Я спросил его: успешно ли. Он сделал кислое лицо: «все утро боролся с собственной бездарностью».

Его жена Нина Владимировна говорила мне о своем Миколе, что его положение на Украине очень трудное: его мучает русификация края, и антисемитизм, и др. явления. В прошлое воскресенье у Бажанов были Андрониковы и Тамара Иванова, а еще раньше — Ив. Сем. Козловский — певец — готовят шевченковские празднества у памятника Шевченка в Каневе. Козловский настаивает,

1964 чтобы туда поехал из Москвы Большой театр и пел

бы там под открытым небом.

февраля 64. Вчера в Барвиху приехал Маршак. Поселился в полулюксе № 23 в нижнем этаже. Когда я увидел его, слезы так и хлынули у меня из глаз: маленький, сморщенный, весь обглоданный болезнью. Но пышет энергией. Не успел я сесть, как он стал говорить о себе со страшной силой самовосхищения, которое совершенно оправданно, так как он в самом деле феноменально одухотворен, творчество так и пышет из него. Рассказывал о Блэйке. Как Горький говорил ему и даже писал: «Не стоит ваш Блэйк, чтобы Вы переводили его». Рассказывал о Солженицыне, который вместе с Твардовским третьего дня приходили благодарить Маршака за статью в «Правде»*. Статья первоначально была предназначена для радио. Говорит с большим одобрением о Солженицыне — «Отличный человек: ему так нравятся мои переводы сонетов Шекспира». Об Эткинде: Эткинд в своей книге очень расхвалил Маршака, но позволил себе не совсем благоговейно отозваться об одном переводе одного из сонетов Шекспира, и Маршак уже два месяца всюду порицал его книгу*. Но вчера был у Маршака Эткинд, и Маршак доказал ему его неправоту, и они помирились. Читал мне свои лирические эпиграммы, среди которых есть одна хорошая.

«Теркин на том свете» был переведен (не до конца) одним английским поэтом, который жил в СССР и умер, не закончив перевода. Теперь Маршак написал предисловие к этому переводу, который выйдет в Англии.

Говорил Маршак о своем разговоре с Косолаповым, директором Гослита, по поводу поэта Бродского, с которым тот расторг договор:

— Вы поступили как трус. Непременно заключите договор вновь… и т. д.