Дневники

Меня и Маршака позвал к себе Владимир Семенович. Прочитал нам письмо Солженицына, который очень благодарит за участие, — видимо, волнуясь по поводу премии. Потом очень много рассказывал об Н. С. Хрущеве:

«Работает с 7 час. утра. Читает документы, корреспонденцию. Потом разговоры по телефонам. Приемы, до 7 вечера. Ни минуты свободной. Вообще можно сказать, что это самая тяжелая жизнь, без малейшего просвета — и врагу не пожелаю такой. Разве иногда он выезжает на охоту, но редко. С Молотовым спорил без конца. Молотов противник всяким новшествам. Сейчас мы все сталинисты — и вы, Корней Ив., и вы, Самуил Яковлевич».

Ненавидит Евтушенко. Это лгун. Он сказал матери, что уезжает на станцию Зима, а сам направился в Ленинград на симпозиум — восстановить связи с иностранцами.

Очень самобытный человек — Вл. С. Лебедев. Линия у него либеральная: он любит Паустовского, выхлопотал печатанье «Синей тетради» Казакевича, обещает добыть для вдовы Пастернака пенсию, восторженно говорит о русской интеллигенции, но при этом глумлив, задирист, всегда ведет разговор так, чтобы кого-нибудь из собеседников высмеять, обличить, поставить в неловкое положение. Так как у него бездна юмора, он очень находчив, — это блистательно удается ему. Спорщик он великолепный, с иезуитским наклоном. И тут же рядом учительный тон, когда он говорит о святынях, отчасти даже поповский, проповеднический.

Кстати: он говорил об изумительной памяти Н. С. Хрущева: он помнит почти дословно все документы, которые когда-либо читал, хотя бы десятилетней давности.

1964 Эти строки я пишу перед отъездом из Барвихи,

где я пробездельничал два месяца.

4 марта. Воротился третьего дня в Переделкино. Очень грустно старому человеку возвращаться в обновленный дом, где ему — человеку — остается жить не годы, но месяцы. Ремонтировали дом очень добротно: ванная внизу, кухня, все неузнаваемо прелестно — мой кабинет, Кларочка сделала чудеса, воротив сюда и в соседнюю комнату все мои книги, которые были снесены вниз в сараи, и расставив их по полкам — и Марина прекрасно оформила столовую, — никогда я не жил в таком отличном, благоустроенном доме. Особенно стал хорош этот дом оттого, что в нем нет Кати Лури.

марта. Надвигается 82 года. Была вчера врачиха NN, которая, очевидно, и уложит меня в гроб. Она сказала, что в моей истории болезни записано:

Считает себя здоровым!

Нет, я считаю себя очень больным, но, ненавидя лечиться, не желая, чтобы врачиха (очень тупая) надоедала мне ежедневными визитами, я ежедневно говорил ей:

Чувствую себя превосходно.

марта. День Марии Борисовны. Не спал ночью, встал с головной болью. Из всех событий главное: приехала Ек. П. Пешкова и привезла некую американку — лет 60. Американка оказалась русской — автор книжки рассказов, «которые хвалил Бунин». Бедная женщина. От России отстала, к США не пристала. Странно видеть русскую интеллигентную женщину, не знающую русской литературы — совсем, даже не слыхавшую таких имен, как Федин, Зощенко и т. д.

Гулял с Гребневыми. На кладбище не пошел.

Американка написала роман (по-русски) и жаждет пристроить его. За тем и приехала. И я интересую ее ровно настолько, насколько я имею, как она думает, влияние устраивать романы.

Екат. Павл. — феномен. Ей 84 года (говорят: 87), она легко поднялась на 2-й этаж, осмотрела все уголки в моих комнатах, даже выбежала без пальто на балкон, ходила смотреть детскую библиотеку, недавно была в Одессе, там была горьковская сессия, очень поздоровела (по сравнению с Барвихой) — и, как это ни странно, сохранила много женственности, прелестного изящества души.

Зовут «американку» Ольга Михайловна Ньюберг.

Калашникова, Холмская и Богословская были у 1964

меня по поводу наследия Ив. Ал. Кашкина. Я председатель Комиссии по его наследству, а я даже не знал, что он умер.

30 марта. Надвигается день рождения. От маникюрши Эсфири Борисовны я получил 2 куска мыла — заграничного.

От Берты Самойловны Квитко… четыре куска мыла.

Недаром я написал «Мойдодыра».

31/III. Елена Редл прислала мне из США шотландский халат из чистой шерсти!!!

Я устроен так наивно, во мне столько глупой детскости, что я радуюсь этим подаркам, охотно забывая, что пользоваться ими — не долго.

Ездил вчера в Гослит — объясняться насчет Собрания своих сочинений. Бедный Косолапов циничен, лжив — и затуркан. Написал мне письмо, что редакция хотела бы ознакомиться с 6-м томом — и сейчас же отрекся от своих слов: мы вполне полагаемся на вас!

Позвонил мне Рыклин. Он в Доме творчества. Я пошел к нему и получил в подарок иерусалимское мыло – опять мыло.

1 апреля. Встал поздно: в 5.45. Глянул в окно. Сыпется мелкий снег.

За весь март не было ни одного теплого южного ветра.

Вчера лег поздно из-за Вареньки Арутчевой, которая привезла мне… мыло.

Пишу о Зощенко — работаю больше месяца и все еще на 3й странице. Стыдно перед Кларочкой, что я столько раз отдаю ей в переписку одно и то же, все одно и то же. Снег валит хлопьями.

5 апреля. Влад. Жаботинский (впоследствии сионист) сказал обо мне в 1902 году:

Чуковский Корней, Таланта хваленого, В 2 раза длинней Столба телефонного.