Дневники

Получил из Иерусалима письмо, полное ненависти к деспотизму раввината. Автор письма Рахиль Павловна Марголина прислала мне портрет пожилого Жаботинского, в котором уже нет ни одной черты того Альталены, которого я любил. Тот был легкомысленный, жизнелюбивый, веселый; черный чуб, смеющийся рот. А у этого на лице одно упрямство и тупость фанатика. Но конечно, в историю вошел только этот Жаботинский. Марголина выслала мне его двухтомную биографию! Странная смесь у меня на письменном столе! Календарь из Японии, портрет Катеньки Андреевой из Кембриджа, стакан для перьев из США, аппарат для сшивания страниц—из Оксфорда, портрет Жаботинского из Иерусалима, статуэтка Дон Кихота из Испании, статуэтка Андерсена — из Дании.

27 июня. Воскресенье. Ясная погода.

Вчера у меня был маленький мозговой криз. Сегодня спозаранку пришел Женя Пастернак и принес сигнальный томик «Библиотеки поэта», на котором крупными буквами начертано:

«БОРИС ПАСТЕРНАК»!!!

он везет этот томик Зинаиде Николаевне в больницу. Это обрадовало меня, как праздник.

Через 5 минут — костер.

Из Лондона—Парижа вернулась Ахматова — в среду. Нужно одеваться к костру.

30 июня. Пришел военный инженер с девочкой Верочкой — и принес фото: мы у дачи Бартнер* — я, Шура, Таня, Володя Богда- 1965 нович и мать этого офицера Федосеева — с длинны

ми косами, которую я впоследствии встречал у Мережковских.

Я как будто вдруг увидал свою молодость.

июля. Получил «Москву» с моей статьей о Зощенко. Ужасно изгажена. Вместо карикатуры, которую я послал в редакцию, напечатали мутный портрет «Зощенко за письменным столом». Насилье над авторами доходит до смешного: я послал в «Комсомольскую правду» письмо в редакцию — благодарность участникам костра. В редакции письмо превратили в статейку, назвали ее «Гори, гори ясно» — и поправили стиль!Не согласовав со мною*.

июля. Сейчас Мих. Ал. Лифшиц, живущий на даче Паустовской, рассказал, что во дворе того дома, где он живет в Москве, он часто встречает чистенького, вежливого старичка, пенсионера, который любит детей. Это бывший исполнитель приговоров, то есть попросту палач. «Получает очень хорошую пенсию, отлично одет, вечно улыбается всем».

Вышла в «Москве» моя статья о Зощенко.

Был Кома — подарил мне книгу Выготского, вышедшую с его примечаниями*. Кома же предложил мне подписаться под телеграммой к Микояну о судьбе Бродского. Я с удовольствием подписал — и дал Коме десять рублей на посылку телеграммы. Там сказано, будто Бродский замечательный поэт. Этого я не думаю. Он развязный.

4 июля. Вожусь над Уитменом. Прочитал (как будто впервые) статью Д. Мирского о нем*. Умная статья, но написана только для умных. Средний читатель ничего в ней не поймет. Автор силен анализом и говорит о W. W. так, словно читатели знают его назубок. — Получил из Иерусалима поразительную биографию Жаботинского — к сожалению, только второй том…* Книга бешено взволновала меня. Читаю Хескета Пирсона «Extraordinary People»[108]. Вышла в «Малыше» моя книжка «Топтыгин и луна». С чудесными рисунками Валентина Андриевича.

23 июля. В «Юности» моя статейка об Ахматовой. Моя статья о Зощенко в «Москве» проходит незамеченой*. Готовлю Уитмена.

Здесь в Доме творчества —Н. М. Чернышевская. Оказывается, она подруга по гимназии жены Зощенко. С ее помощью я составил еще одну бумагу о воскрешении Зощенко. Мы посы- 1965

лаем ее Суслову, с которым Чернышевская в добрых отношениях. К этому делу я привлек Каверина. У Каверина есть статья «Белые пятна» — о Зощенко, Заболоцком и других отверженцах*. Статью эту набирали для «Нового Мира» несколько раз. Теперь он обратился к Поликарпову. Тот сказал: пришлите мне жалобу на «Новый Мир». Это даст возможность «Новому Миру», оправдываясь, изложить все доводы за печатание вашей статьи… Вот каковы чиновничьи фиоритуры. Каверин так и сделал. Теперь он поехал в «Новый Мир» — помочь «Новому Миру» ответить на его жалобу. Здесь Гудзий, Галь, Облонская.

З. Н. Пастернак вернулась из больницы домой — она купила 90 томов стихов Пастернака для раздачи друзьям.

25 июля. Совсем больной — провел плохое утро, но все же написал рецензию о Кони — о двух томах его Собрания сочинений. Приехала Таня и прочитала два прелестных перевода Чивера.

30 июля. Вчера держал корректуру Пастернака — то есть моей вступительной статейки к его госиздатскому томику.

Чтоб размыкать тоску, пошел к пастерначатам — семилетнему Пете и пятилетнему Боре. Оказалось, что на даче Пастернака (под влиянием выхода его книги в «Библиотеке поэта») Литфонд вдруг сделал асфальтовую дорогу — от ворот до самой усадьбы. До сих пор эта дорога была отвратительна: острые камни, песок. А теперь для пастерначат раздолье: мчатся на самокатах, как вихрь, — очень сильные, смелые, ловкие. Когда они —ради показухи —взбираются на ворота, я закрываю глаза — так лихо они действуют своими мус- куленками. По моему совету отец устроил им трапецию во дворе — они подтягиваются, потом передвигаются по железной палке вправо и влево: Боря называет это — «делать занавеску».