Дневники

«Обзоры» мои остались неприкосновенны, нужно только выбросить из них упоминание о горьковской «Матери», — maman, как игриво выразился Бонецкий.

Дальше оказалось, что многого в этом томе он не прочел и говорит лишь понаслышке. Мою статью «Литература в школе»,

забракованную Софой, теперь признали вполне 1968

пригодной. Вообще оказалось все зыбким, неясным, но «Короленко», «Кнутом иссеченная Муза», «Жена поэта» полетели теперь вверх тормашками.

Потом Бонецкий стал рассказывать анекдоты, подали закуску и коньяк, и мы благодушно отправились гулять по Переделкину, встретили Нилина, посмотрели здание строящегося Дома творчества и — двоица отбыла, вполне удовлетворенная и собою и мною.

Воскресенье 4. Август. Был вчера Кома Иванов и г-жа Бого- раз, о которой я совсем не догадался, что это жена Даниэля. «Пришла поблагодарить вас за пальто, которое вы купили моему сыну». Так как я покупал пальто для нескольких школьников, я и тут не догадался. Принесла мне стихи Даниэля, среди них — отличные. Рассказала историю Марченко.

И еще пришел любопытный субъект: Макаренко Мих. Янович. Чернявый, черноглазый, приятный. Тот самый Макаренко, который в Новосибирске устроил 12 художественных выставок, намеревался устроить выставку Шагала и выставку Пикассо (Пикассо обещал приехать) — и вдруг выставку закрыли, Макаренко обругали в газетах — и ему пришлось уехать. Сам он — житель гор. Пушкин. Там у него есть двухэтажный дом. Он привез мне фотоснимок этого дома и попросил передать Солженицыну, что этот дом (4 комнаты) к его услугам. Он давно мечтал подарить этот дом Солженицыну.

Среда 7. Август. Володя Глоцер не пришел. Была Софа. Ее всегдашнее настроение — уксусное. Она проводит в изд-ве хунвей- бинскую политику, будучи на словах весьма либеральной. Выбросила 4 лучших статьи из 6-го тома и теперь пытается заменить их «Чукоккалой» и прочей ерундой. Заранее обижена на всех и на вся. Жалко ее: одинокий, не обласканный жизнью человек, — по существу очень добрый, но исколотый тысячами иголок, уязвима, горделива, занудлива.

Когда она ушла, я — очевидно от радости — завалился спать и проспал три часа, чего никогда со мной не было.

Пришла Маша Слоним, разбирали с ней детские книги, какие она могла бы перевести.

Милая Аня Дмитриева! Я все больше привязываюсь к ней.

Вечером — блаженный час с правнучкой.

Утром я долго смотрел на Маришу из окна. Она в полном уединении собирала песок с отдаленной кучи и носила его к крыльцу.

1968 Я сказал ей: что ты делаешь? Ей стало неловко, ей не

хотелось играть при свидетелях, и она (о, детское лукавство!) сказала:

— Уходи от окна, ты простудишься!

Вторник 17. Сентябрь. Лида в больнице. С моими книгами — худо. «Библию» задержали, хотя она вся отпечатана (50.000 экз.). «Чукоккалу» задержали. Шестой том урезали, выбросив лучшие статьи, из оставшихся статей выбросили лучшие места. «Высокое искусство» лежит с мая, т. к. требуют, чтобы я выбросил о Солженицыне.

Я оравнодушел, хотя больно к концу жизни видеть, что все мечты Белинских, Герценов, Чернышевских, Некрасовых, бесчисленных народовольцев, социал-демократов и т. д., и т.д. обмануты — и тот социальный рай, ради которого они готовы были умереть, — оказался разгулом бесправия и полицейщины.

Каждое утро ко мне приходит Маринка — мешает мне заниматься, но радует мое сердце — сама выдвигает ящик, достает магнит, прикладывает его ко всем скрепкам, достает лупу, смотрит на свои пальцы, говорит: «огромные», достает пружину, подаренную Россихой, и сует ее в башмак — и т. д. Сейчас узнал, что ко мне, возможно, приедет Солженицын, которого выследили в его деревне, где он писал. Вчера был Берестов, читал стихи о детстве, неплохие — но он читал их с искренним восторгом и, прочтя каждый стишок, смеялся. Говорит, что был такой день, когда он написал 30 стихотворений.

Понедельник 23. Сентябрь. Я счастлив, что у меня живут Аня, Марина и Митя. Впервые чувствую, что у меня есть семья. Горько на старости лет остаться бобылем. Люша надежный друг, но у нее нет для меня времени. У милой Марины — тоже. Это все — визитеры. Приехали на день, и прочь. А Митя и Аня поневоле (из-за Аниного pregnancy¹²⁸) вынуждены прикрепиться к Переделкину — и быть ежедневно со мной. Вчера мы с Митей сверяли с подлинниками мои переводы «Just so Stories»[129]. Он обнаружил и чутье стиля, и находчивость.

Вторник 24. Сентябрь. Вчера был Май Митурич с дочкой Верочкой, лет 14-ти. Показывал талантливые рисунки к «Бармалею». Все очень цветасто — и страшно. Бармалей — страшилище.

Умолял его убавить страха. Боюсь, что текст книжки безнадежно испорчен рисунками. Дождь.

Среда 25. Сентябрь. В гости приехала Елена Сергеевна Булгакова. Очень моложава. Помнит о Булгакове много интереснейших вещей. Мы сошлись с ней в оценке Влад. Ив. Немировича- Данченко и вообще всего Художественного театра. Рассказывала, как ненавидел этот театр Булгаков. Даже когда он был смертельно болен и будил ее — заводил с ней разговор о ненавистном театре, и он забывал свои боли, высмеивая Немировича-Данченко. Он готовился высмеять его во второй части романа.