Дневники

Сегодня Марина неожиданно сказала: «теперь у нас темно, а Эрику (в Америке) светло». Кто сказал ей об этом, неизвестно.

Четверг 26. Сентябрь. Перевел куски из «Just so Stories», проверил вместе с Кларой все «Song of Myself»[130], все 52 отрывка — до десяти вечера.

Пишу письмо Лесючевскому. Карпова написала, что мне типография хочет рассыпать набор «Высокого искусства». Завтра приедет Ася Берзер, посоветуюсь с ней и решу.

Пятница 27. Сентябрь. Была Софа. Решено, что ради полного «листажа» к VI тому нужно прибавить несколько моих переводов. Из Киплинга, Уайльда, О. Генри.

Вчера была поэтесса двадцати одного года — с поклонником- физиком. Стихи талантливы, но пустые, читала манерно и выспренне. Я спросил, есть ли у нее в институте товарищи. Она ответила, как самую обыкновенную вещь:

Были у меня товарищи — «ребята» (теперь это значит юноши), но всех их прогнали.

Куда? За что?

Они не голосовали за наше вторжение в ЧехоСловакию.

Только за это?

Да. Это были самые талантливые наши студенты!

И это сделано во всех институтах.

Говорят, что в Союзе Писателей Межелайтис, Симонов, Леонов и Твардовский отказались выразить сочувствие нашей ЧехоСловацкой афере.

Суббота 28. Сентябрь. Восстановилась ясная погода. Я гуляю в саду с Мариночкой. Она ударилась в рисование. Весь асфальт и

1968 все ворота измазаны ее человечками, елочками, ко

лесами. С волнением замечаю, что она с каждым днем совершенствуется, буквально с каждым днем. Пишу письмо Лесючевскому — по совету Люши и Аси.

Утомлен очень. Ася Берзер — прелесть, талантливая журналистка, хороший критик, я был рад ее приезду. Она вместе с Люшей провожала на самолет Виктора Некрасова. Тот напился. И, увидев портрет Ленина, сказал громко:

— Ненавижу этого человека.

Воскресенье 29. Сентябрь. Весь день правил Уитмена для Гослитиздата.

Правнучка страшно полюбила подавать мне калоши и следить, чтобы они пришлись по ноге. Вся дрожит от радости, когда ей скажу: ну-ка принеси прадеду калоши!

Вчера она впервые усвоила навязанный мною миф, что все плохие поступки совершает не она, но — Маримонда.

Понедельник 30. Сентябрь. Пришел к убеждению, что моя шестимесячная забастовка из-за требований Совписа, чтобы я вычеркнул имя Солженицына из своей книги «Высокое искусство», бесплодна и что нужно убрать это имя. Сознание этого так мучит меня, что я не мог заснуть, несмотря на снотворные.

Вторник 1. Октябрь. Правил свои переводы «Just so Stories», «Рыбака и его души» и О. Генри для 6-го тома. Убедился, что я плохой переводчик, ненаходчивый и не гибкий.

Отделывал письмо Лесючевскому.

Безумная жена Даниэля! Оставила сына, плюнула на арестованного мужа и сама прямо напросилась в тюрьму. Адвокатши по ее делу и по делу Павлика — истинные героини, губящие свою карьеру*. По уставу требуется, чтоб в политических делах адвокаты признавали своих клиентов виновными и хлопотали только о снисхождении. Защитницы Павла и Ларисы — заранее отказались от этого метода.

С моей книжкой «Высокое искусство» произошел забавный казус. Те редакторы, которые потребовали, чтобы я изъял из книги ту главку, где говорится об Александре Исаевиче, — не подозревали, что на дальнейших страницах тоже есть это одиозное имя. Я выполнил их требование — и лишь тогда Шубин указал им, что они ошиблись. С Конюховой чуть не приключился инфаркт. Я говорил с ней по телефону. Она говорит: это моя вина… теперь меня прогонят со службы. Что делать? Я сказал: у Вас есть единственный выход: написать мне строжайшее требова- 1968

ние — официальное, и я немедленно подчинюсь

приказу.

Хорошо! — говорит она. — Я пришлю вам такой приказ — за своей подписью.

Пожалуйста.

Четверг 3. Октябрь. Получил известие, что завтра, в пятницу ко мне приедет Шеровер, владелец моего портрета в Иерусалиме. Интересно, каков он окажется.

Пятница 4. Октябрь. Ну вот только что уехал Шеровер. Маленького роста джентльмен 62-х лет, очень учтивый, приятный — он приехал на симпозиум по черной металлургии; приехал из Венесуэлы, где он участвовал в строительстве сталелитейного завода. Он рассказывал свою жизнь — как молодым человеком он организовал заем Сов. Союза в Америке — уплатив нам в виде гарантии собственные 10 000 долларов. Рассказал историю моего портрета — совсем не ту, какая помнится мне; он купил этот портрет за 2 500 долларов. В Иерусалиме у него вилла, там и висит мой портрет. Показал портрет сына, который сражался в Израиле- Арабской войне. Эта война волнует его. Он рассказал, как Насер за несколько дней до войны заявил, что русские друзья предупредили его, что Израиль собирается напасть на арабов. Премьер Израиля предложил русскому посланнику в Израиле убедиться, что это не так, но тот отказался, и т. д.

По словам Шеровера, он пожертвовал на кафедру русского языка в израильском университете 10 000 долларов и теперь на постройку театра в Иерусалиме один миллион долларов. — «Люблю искусство!» — скромно признается он.

[Вклеен листок из Тем. плана изд-ва «Искусство» на 1969 г. с аннотацией о «Чукоккале». — Е. Ч.]