Дневники

«Они» – остервенели после «взятия» Ставки с растерзанием Духонина, после езды к германцам с мольбою о перемирии. Ездили туда, между прочим, и два провокатора: не вполне уличенный – Масловский, и вполне – Шнеур-Шпец. Этого прапорщик Крыленко возвел в полковники.

Но тотчас и разразился скандал. Нечего делать, большевики «отозвали полковника».

Сообщили по прямому проводу от немцев в Смольный: не мирятся немцы! Предлагают такие условия, что… Смольный их даже не объявляет. Не хочет сразу. Готовит к ним свой «преданный народ». А парламентерам велел пока пришипиться и там где-нибудь посидеть.

Полагаю, что условия немцев довольно просты. Вероятно, вроде следующих (если не хуже): «Север России – наша колония, оккупированные местности отделяются, отходя к нам, Финляндия – наш протекторат, Петербург – порто-франко, второй Гамбург». И еще что-нибудь, соответственно.

Большевики повертятся, «приготовят» свой «народ» – и примут в конце концов. Что им? Но раньше надо устроить домашние дела: выбрать новую, свою, цельную большевицкую Городскую Думу – завтра. Изничтожить Учредительное собрание – послезавтра.

Готовится сражение под нашими окнами. Всю комиссию по выборам уже арестовали. В Таврическом дворце пусто. Прибывающих членов собрания систематически арестовывают тоже. В Смольном лихорадочное оживление.

Юг непонятен: не то легенды, не то сражения.

27 ноября, понедельник

Учредительное собрание завтрашнее – отложено. Большевики еще со своей Городской Думой не справились – это одно. И другое – они требуют минимум 400 человек наличных, прекрасно зная, что из-за их действ выборы по России фактически замедлились. Прибывающих они рассчитывают пока планомерно арестовывать.

К дружеской Милюкову семье сегодня явился «член военно-революционного комитета» с тайным предупреждением: пусть Милюков не приезжает… Субъекта, естественно, встретили как провокатора, на что он сказал: как хотите, а только я большевиков ненавижу, и нарочно с ними, чтобы им вредить и мстить, они у меня сына убили…

Хоть Учредительное собрание отложено декретом официально, Городская Дума (настоящая) назначила на завтра шествия и манифестации. Посмотрим. Дворец охраняется большевицкими латышами.

Манухин уже видел сегодня Шнеура-Шпеца, члена первой мирной делегации к германцам… в крепости! Пухлые черные усы над губой, к щекам закручены, вид Альфонса, в полковничьем мундире, орден.

– Я лишь на несколько дней! Пока выяснится недоразумение! Буржуазные газеты затравили меня! Выдумали, что я был охранником при Николае! Я сам, по соглашению с Советом народных комиссаров, решил сесть сюда, до полного выяснения моей невинности! Пусть не ложится тень на Совет! Я готов. Ведь Могилев – это я взял! Я первый Народный Полковник!

А вот серьезная неприятность.

Заключенные министры – Кишкин, Коновалов, Терещенко, Третьяков и Карташёв, томясь и все-таки не понимая реально того, что происходит (это мы, «на воле», принюхались к невероятному), издумали глупую штуку. Воображая, что Учредительное собрание соберется 28-го (опять, мы-то знали – не соберется), написали коллективное обращение к «Господину Председателю Учредительного собрания для оглашения». Подтверждают свою бывшую и настоящую верность Временному правительству, не признают власти «захватчиков», незаконно держащей их в заточении, и заявляют, что лишь ныне складывают с себя полномочия и передают их Учредительному собранию.

Сегодня утром явился к нам Ив. Ив. Манухин с этой бумажкой, переданной ему тайно. Настоятельная просьба заключенных – чтобы заявление непременно завтра было опубликовано во всех газетах.

Вечером выяснилась вся безумная досада: эти наивные пленники, передав свое заявление Ив. Ив-чу, в то же время передали его… официально, коменданту крепости! Для Смольного! И напечатать в газетах хотели, боясь, что собрание откроется, а Смольный не успеет передать заявления «Господину Председателю». Что ж вышло? Когда вечером Дима помчался к Паниной и в газеты, оказалось, что уже во всех редакциях эта бумажка есть. Очевидно, во всех большевицких тоже.

И выйдет лишь новый «криминал» вроде недавнего заявления от Временного правительства, подписанного освобожденными министрами-социалистами, после которого все газеты закрыли, а подписавшихся бросились арестовывать. Да они брызнули врассыпную и скрылись.

Эта же «новая гидра», к радости большевиков, уже в их руках, – в крепости. Что они сделают? Да что захотят! Вот все грозятся их в Кронштадт отправить…

О, лояльнейшие, уважаемые, умные «реальные» политики! Издумали! Поняли! Коменданту честь честью подали! Не видят никогда, с кем и с чем имеют дело. Не я буду, если все выбранные в Учредительное собрание кадеты не явятся упрямо сюда (хоть бы Милюкова-то попридержали!) в полной убежденности, что «как члены высокого собрания, они полноправны и неприкосновенны»… А вот прикоснутся, еще бы! Надо же видеть, что делается и кто нами овладел!

Мы спрашиваем, в морозной, мгляной тьме, на углу, газеты. Только одна!