Дневники

а что, как, почему – не видно, не разобрать, не понять, не сообразить.

Ощущение вони, клоаки, где мы тонем.

Винные погромы не прекращаются ни на минуту. Весь «Петроград» (вот он когда Петроград!) пьян. Непрерывная стрельба, иногда пулеметная. Сейчас происходит грандиозный погром на Васильевском.

Не надо думать, что это лишь ночью: нет, и утром, и днем, и вечером – перманентный пьяный грабеж.

Слух, что большевики разрешат Учредительное собрание на 8 декабря, пятницу. Не верю, ибо логически такой ход необъясним. Ведь большинство предвидится эсеровское. Их куча. Зачем же большевики сейчас на это пойдут?

Или германская задача уже исполнена? Германский-то мир дело совершившееся, можно считать; однако Германии как будто рано, уплатив, отпустить верных слуг. А вдруг еще пригодятся?

Да и не психологично, что Ленин, при его все-таки фанатизме, согласен в эдакий момент взять плату и уйти под сень струй. Кто бы он ни был, он захочет подольше «покрасоваться».

На Дону кровавая бойня. Неизвестно, кто одолевает. Проезда нет. Мать Злобина поехала в Кисловодск – и через неделю вернулась из Таганрога, не доехав.

8 декабря, пятница

Занималась «Вечерним звоном» (такую газетку выпускали в типографии «Речи») и сюда не заглядывала. Да и все то же. Погромы и стрельба перманентны (вчера ночью под окнами так загрохотало, что я вздрогнула, а Дима пошел в караулку). Но уже все разгромлено и выпито, значит, скоро утихнет. Остатки.

На юге война, кажется, не только с казаками, но и с Радой. Большевики успели даже с Викжелем[47] поссориться. В Москве ввели цензуру. Они зарываются… или нет? Немецкие войска все прибывают, кишат, не стесняясь. Германское посольство ремонтируется.

«Влад. Ал.» – только два дня на Дону, а то был в Киеве. Посмотрим.

Если б не скука – можно бы, ничего, подождать. Но утомительное мелькание гигантских гадостей особенную наводит скуку – зевотно-отвратную.

11 декабря, понедельник

Продолжают свое. Строят «винно-кадетские» заговоры, – погреба-то утихают, сейчас последние дограмывают.

Судили вчера графиню Панину в «военно-революционном трибунале»… и… ей-богу, кажется, – все это «нарочно»: оперетка, гейша эдакая трагическая.

(Никогда в жизни я не ставила столько слов «в кавычках». И все так пишут. Это потому, что и вся наша жизнь стала «жизнью» – в кавычках».)

Вот, Панину «судили»: с истериками и овациями публики, с полной безграмотностью обвинителей и трогательными защитниками. Приговор, впрочем, был решен еще накануне вечером: пусть сидит, пока министерские деньги 92 тысячи не возьмет от тех, кому отдала, и не передаст большевикам.

Панина тверда: народные деньги следует отдать народу, т. е. Учредительному собранию, а не вам.

И ушла опять в тюрьму. За то, что она «не признает» большевиков, ей еще постановлено выразить «порицание».

Десять министров плотно сидят в Петропавловке. Арестованные «заговорщики» – кадеты, члены Учредительного собрания – тоже, кроме Кутлера: он в больнице, ибо при аресте его ранили в ногу.

Остальных трое: Шингарев, Кокошкин и Долгорукий. С Шингаревым еще случилась на днях потрясающая по глупости и досаде история. Неслыханный анекдот – из области трагедии.

Девица Кауфман из канцелярии кадетского ЦК, поклонница Шингарева, выпросила себе свиданье с ним и понесла ему коржики. По дороге забежала в квартиру канцелярии «пощебетать» с другими барышнями. А уходя – схватила со стола другой пакет, который, вместо коржиков, и передала Шингареву в крепости. В пакете же были бумаги, протоколы заседаний кадетского ЦК, прежние и новые! Эти протоколы на столе ждали вторую барышню, которая должна была нести их на конспиративную квартиру. Нашли коржики – тут и открылось.

Три дня охи, рыданья, самые преступные, – ибо большевики что-то прослышали и сделали у Шингарева обыск. Все вышло столь нелепо и невероятно, что в первую минуту большевики подумали, уж не хитрость ли, не подсунули ли им бумаги для чего-нибудь?

Но когда пришли ревущие барышни и стали все брать на себя, рассказывать «правду-матку», большевики убедились, что им только «повезло». Постараются использовать это везение для какого-нибудь нового «заговора» кадет. Обыскали уж и барышень, и квартиру Шингарева. Какое идиотское несчастье!

В заботе о заключенных теперь выужен старый, нелегальный при царе Красный Крест. Он когда-то много помогал политическим. Близко к нему стоял и Керенский – сколько было вечеров и лекций с «неизвестной» благотворительной целью!

Благодаря Кресту – Ив. Ив. Манухин теперь снова может посещать заключенных. Для «связи» привлекли и этого грешника – Н.Д.Соколова. Хоть он и «кающийся» грешник, однако старые связи у него есть же…

Прямо счастье, что Ив. Ив. опять ездит в крепость и хлопочет – уже в качестве доктора от Красного Креста.