Дневники импрессионистов

Беру на себя смелость сегодня же отправить Вам ящик с пятью этюдами здешних мест — это все, что я успел сделать для Салона, и, насколько я понимаю, сделал не бог весть как хорошо: здесь, в этой немыслимой обстановке, где буквально слепнешь от яркого света, я не в состоянии судить о своей работе. Я старался писать как можно объективнее, ограничивался воспроизведением на полотне того, что было у меня перед глазами…

Я совершенно убит тем, что погода с самого начала оказалась такой неблагоприятной; к тому же здоровье мое по-прежнему оставляет желать лучшего, и уже сейчас ясно, что выставка моя в этом году будет не блестящей.

Надеюсь, что мне станет лучше, погода наладится, и я сумею закончить несколько этюдов, над которыми сейчас упорно работаю, несмотря на здешний нестерпимый ослепляющий свет.

Прошу Вас, дорогой господин Дюран-Рюэль, извинить меня за то, что я взваливаю на Вас устройство своих дел в Салоне, и заранее благодарю за все: заменив меня, Вы даете мне возможность прожить еще несколько недель в этом теплом и столь полезном для меня климате.

17

Довиль,

29 сентября 1895 г.

Дорогой господин Дюран-Рюэль,

Ваше письмо прибыло в Довиль, когда я был в поездке, а так как я не оставил адреса, оно так и лежало без ответа.

Вернувшись из Венеции, я побывал в Париже только проездом, так как очень нуждался в отдыхе. Целых два месяца я работал в жарком климате, крайне устал и, кроме того, никому не хотел показывать свои этюды, почему и предпочел незамедлительно уехать, не возбуждая ни у кого праздного любопытства.

Кстати сказать, я не придаю особого значения тому, что считаю всего лишь опытом. Чтобы живописать страну, где я побывал, надо и дольше и подробнее изучать ее в разные времена года. А это было мне уже не по силам — не тот у меня возраст! Я просто сделал на ходу несколько возможно более непринужденных зарисовок, вот и все.

Когда я говорю, что возраст у меня не тот, чтобы взять на себя такую задачу, я не лгу: чувствую я себя неважно и с каждым днем все больше дряхлею. Голова по-прежнему остается ясной, но с годами пришла усталость. А с минуты на минуту могут одолеть всяческие немощи.

Признаюсь честно, дорогой г-н Дюран-Рюэль: несмотря на Ваше неизменно доброе ко мне отношение, мне следовало бы собраться с мужеством и отказаться от живописи, пока я еще не растерял окончательно остатки дарования.

Говорю это вполне серьезно: я не стремлюсь к новым успехам. Моя репутация достаточно прочна для того, чтобы не служить для меня источником постоянного беспокойства. Люди гоняются за моими вещами, как будто на смену мне не придет целая куча молодых талантливых художников. Меня толкают на дурные поступки, от которых я охотно бы воздержался. Неужели Вы всерьез думаете, что новая слава даст мне так уж много удовлетворения?

Конечно, мне, опутанному и обремененному долгами, как недавно бедняга Коро, нелегко будет порвать со всеми сразу. Я на это и не надеюсь. Самое разумное, что я могу и должен буду сделать из-за все ухудшающегося здоровья, — это ограничить свою продукцию на весь тот краткий срок, который еще отпущен мне для живописи.

Я знаю, что Вам всегда хотелось ослабить, вернее, замедлить темп моей работы и сделать для меня то же, что Вы сделали для Моне и кое-кого еще, но у нас слишком разные натуры. Я чересчур плодовит, да и раньше писал слишком много и наверняка весьма посредственно.

Ваш проект относительно выставки моих работ — весьма похвальное намерение, и я Вам несказанно благодарен за него. Но ведь Вы уже столько раз и очень успешно выставляли меня! По-моему, моя репутация только выиграет, если я буду выставлять поменьше… и притом лишь лучшее. В противном случае я рискую утомить публику.

Я чувствую, что письмо это превращается в подлинную исповедь, но вижу и то, что Вы возлагаете на меня слишком много надежд и слишком верите в будущее, а его у меня уже нет… Мне за семьдесят, а в этом возрасте не приходится больше рассчитывать ни на свои силы, ни на долгие годы работы.

Надеюсь, что поспею в Париж до Вашего отъезда в Америку и мы обо всем подробно потолкуем, а если я сегодня говорю с Вами не как художник, а как человек, то лишь потому, что на самом деле бесконечно устал и не могу больше, как когда-то, непрерывно и безостановочно создавать все новые вещи.

Позвольте еще раз поблагодарить Вас за все, что Вы сделали для меня со времени первой нашей выставки на бульваре Мадлен вплоть до последней, на улице Лаффитт, но неужели Вы думаете, что публике не надоели наши этюды и наброски?

Письма Пюви де Шаванна (1824–1898)

2

Париж,

24 сентября 1885 г.

Дорогой Дюран-Рюэль,

Я хорошенько все обдумал и решил не принимать участия в выставке, которую Вы готовите для Америки.

В самом деле, музеи и частные галереи этой страны уже давно собирают произведения французского искусства, но я, несмотря на все свои многочисленные выставки, еще ни разу не получил ни одного предложения из-за океана: следовательно, нет сомнения, что живопись моя там не понравится.