Дни яблок

— Надеюсь, ты передумаешь, — заметила она. — Так вот. Когда зашли немцы… Нет, перед этим. Ты, наверное, знаешь… Было назначение в эвакуацию. Я, когда уже все собрались и вышли, проверила форточку… чтобы кошка смогла выходить — на крышу или насовсем… Да, впрочем, всё и так разбито было. Затем по квартире прошла, к инструменту села, наиграла что-то…

— «Золотился закат», — поддакнул я.

— Именно! — обрадовалась она. — Да тут стали звать, во дворе… Я вышла, двери за собой закрыла и… и, вот знаешь, — силы оставили. Разревелась. Жаль себя стало, что недопустимо, конечно. А ведь так плакала сильно… До звона в голове… Всё промелькнуло в памяти… Потом только перед смертью такое было. Столько мыкались: то болезни эти все, то похороны бесконечные. То один голод, то второй потом — чуть не переставились и холод всё время, а крови сколько… Война почти всю жизнь! Разве так можно? И всё на юру, по углам. В инфекционном отделении, в больнице, жили под лестницей. Потом в каких-то сараях. Потом чужие комнаты, да… Клопы нами и обедали, и полдничали… Потом выселки эти. Косокорки, Басань, Волчья гора… Домики убогие. Всюду песок: в огороде, в комнате, в школе… Пыль тучей. И наконец-то квартира… В городе! Свой угол… Ты и не представляешь. Целый год нормальной жизни… Даже пианино купили! Я дверь закрыла, а отпустить не могу: плачу в три ручья. Нервы… До чего дошло — поцеловала косяк дверной и ручку. Всё слезами окропила… А во дворе уже надрываются интернатские, девочки мои их подучили петь слепецкую песню…

— «У кошки четыре ноги»? — переспросил я.

— Да, её… Ну так вот. Я спустилась, и уже отправились на лестницы, вниз — ну, на Гончарку, а там на Приплав… Но всё оглядывалась на дом… Всюду гарь, дым… Сирены эти воют. Матери Божией молилась: «Хоть бы живой вернуться, хоть бы дом увидеть…» — Она вздохнула. — И услышана была, как оказалось… Но… Я тогда не всё понимала… — сказала призрак. — Теперь ясно больше, конечно же. Всё имеет обратную стоимость, такое правило…

— Это герметизм какой-то, — возразил я. — Бабушка… ой, ну, живая… другая бабушка, говорила, что…

— В любом случае, правильно говорила, — убеждённо заметила призрак. — Прислушивайся к ней почаще, пока… Пока живёшь, то зависит многое от точки зрения. Вернее — от взгляда на сделку. Это не шутя говорю. Есть некоторые… Кхм!

— Так, это получается — я насовсем здесь? — уточнил я.

— Ну, снился же тебе кое-кто, — туманно сказала молодая призрачная бабушка, — более чем известный. Сочинитель. Музыкант…

— Да, — подумал я. — Давно, зимой.

— У него крайне плотный график, — ответила она. — Едва упросила. Он тебе подсказку и дал. Почти целиком — ему разрешено.

— Почти? — решил уточнить я. — А непобитая есть? Целая подсказка…

— Есть, — усмехнулась она. — Но ты же знаешь правила…

— А! — ответил я. — Полправды.

— Насколько ты тут — зависит лишь от тебя, — заметила призрак. — Я сейчас скажу тебе спасительные слова — ну а тебе выбирать… как… когда, ну — воспользоваться ими.

И она шепнула мне эти слова, не выпуская из поля зрения двойника. Тот собирал пылинки в горсть — и выпускал их в виде снега.

— Так просто? — спросил я.

— Просто и действенно, — ответила она. — В самом деле.

Вздохнула. Перекрестила меня. Ухватила двойника за руку и повела по лестнице, вверх.

Я пошёл следом…

— Аглая Александровна, — позвал я. — Бабушка!

Она оглянулась.

— Ведь он безымянный, — сказал я. — Они оба, вернее…

— Что ты предлагаешь? — спросила она.

— Давайте окрестим их, — предложил я. — Заодно и назовём. Именованное не страшно.

— Хм, — ответила призрак.

Спустилась вместе с двойником обратно ко мне и вошла в дом. Вроде как вернулась.

— Есть вода? — спросила призрак.

— Да, — ответил я и достал пузырёк со свячёной водой. Из шкафа.

Всё же мы были в моей комнате, хотя и на площадке черного хода одновременно — просто и невозможно, как и всё у нас, здесь. Ведь такое место в любое время…

— Это смертельная опасность, а значит, разрешено. Какие возьмём имена? — спросила она.

— Роман и Давид, — ответил я. — Пусть будут, как погибшие братья.

— Пусть, — улыбнулась она. — Второго Нина Климентьевна на место водрузила, его окрестим мысленно и словом.

И она брызнула святой водой на «не меня». Личина тут же спала, и худой нестриженый оборвыш явился нам во всей красе болотной.

— Крещу тебя, — сказала призрачная Аглая, — Давид, крещу тебя, Роман. Во имя Отца, Сына и Духа Святого.

И окропила «не меня» ещё раз и пустое место рядом. Я повторил таинство.

— Крещу тебя, Давид, — сказал я, — крещу тебя, Роман, во имя Отца, Сына и Духа Святого.

— Аминь, — сказали мы все.

— Теперь мы кумовья, — сказала она мне. — Любопытный случай…

И они ушли… Призрачная молодая женщина. И мальчик-подросток, призрак. «Не я».

А дверь пропала.

Я ощутил досаду, будто укол или напоминание. Хотя бы что-то… Дом в этом времени и состоянии поражал неестественной тишиной. И переходами… Из одной двери в другую, с этажа на этаж… Словно лисья нора — сто выходов и вход дискретный.

Я побродил по лесенкам ещё раз. Перелез по досточке и вышел к себе в комнату, в бывший чёрный ход.